Главная специальная операция впереди!

Александра Суворова, Дениса Давыдова. Если церковь не признает существования врагов Божь­их, у нее не будет и воинов Христовых. Но воины Хрис­товы - Евгений Родионов и другие, готовые идти на смерть за веру, - в России есть, значит, рано или поздно появится и их церковь, их власть, их государство. А по­ явиться они смогут только в борьбе со злом, или, как учил митрополит Московский Филарет: «Любите врагов своих, сокрушайте врагов Отечества, гнушайтесь врагами Божь­ими». И какое еще благословение нужно русскому право­славному человеку для защиты Веры и Отечества?..

Рассматривая проблему насилия с точки зрения веду­щего научного сотрудника Центра военно- стратегических исследований Генерального штаба Вооруженных Сил Рос­сийской Федерации, то есть с моей пока еще штатной дол­жности, приходится констатировать, что существующий ныне в военной научной сфере общепринятый понятий­ный аппарат не позволяет должным образом ответить на поставленные вопросы. Поэтому придётся рассмотреть несколько системообразующих понятий и обозначить ме­тодологию подхода к понятию проблемы насилия.

Попробую подробнее раскрыть и уяснить Ваш воп­рос - утверждение об эффективности и полезности ежедневного «мирного и ненасильственного» труда в противовес насильственным актам вооружённого устра­шения. О каком состоянии человека, семьи, нации, об­щества или государства идёт речь, о войне или о мире? Если сам Л.Н. Толстой именно на два основных состоя­ния - войну и мир - разделил жизнь человеческого об­щества и именно в состоянии войны раскрыл русский мир во всём его многообразии, то, может быть, и нам следует последовать за великим писателем? Тогда ста­нет ясным и очевидным, что мирный труд, ненасиль­ственные формы борьбы возможны только в условиях мира. Да и как по-другому? Разве было возможно мир­ное и постепенное перевоспитание русскими крестья­нами французских фуражиров и мародёров в годы Оте­чественной войны 1812 года? Или ненасильственное воздействие русского офицерства и дворянства на фран­цузских офицеров и дворян в Москве и других захвачен­ных Наполеоном городах? Нет, всё честное и порядоч­ное в русском обществе ушло в армию, народное опол­ чение и в партизаны. А кто не смог, подожгли свои дома в Москве и ушли, куда смогли. Тот же путь борьбы и сопротивления врагу избрала наиболее совестливая часть советского общества на оккупированной терри­тории в годы Великой Отечественной войны.

Таким образом, в условиях войны никому, кроме пре­дателей, коллаборационистов и просто трусов не при­дёт в голову говорить о целесообразности сотрудниче­ства с чужеземными захватчиками и призывать к повсед­невной общественно-политической работе по совершен­ствованию и улучшению оккупационного режима, призы­вать собственный народ к мирным, ненасильственным формам убеждения оккупационной власти в безнрав­ственности физического уничтожения коренного населе­ния страны, уничтожения национальной промышленнос­ти, сельского хозяйства, образования, науки, культуры и всего того, что составляет образ жизни нации.

Может быть, автор строк ломится в открытые двери, ведь совершенно очевидно, что в условиях войны отри­цание необходимости отпора врагу есть прямое преда­тельство и измена?

Во-первых, эта очевидность признаётся не всеми. В российском законодательстве 1996-го года, в Уголовном кодексе отсутствуют статьи, предусматривающие нака­зание за добровольную сдачу в плен, дезертирство и самовольное оставление части в боевой обстановке, членовредительство с целью уклонения от воинской службы, сдачу и оставление врагу укреплений, боевой и другой военной техники и имущества, мародёрство и т.д. Что это, как не провоцирование и стимулирование тру­сости и предательства? Зададимся вопросом, как будет воевать Российская армия в подобном боевом, право­вом, нравственно-духовном поле? Стоять насмерть, за­щищая каждую пядь родной земли, или разбежится, по­бросав боевую технику в условиях анархии и правового бессилия командиров, как это было с русской армией в 1917 году, а с иракской в 2003 году после предательства армейской верхушки?

На этот вопрос каждый русский воин от рядового до Верховного Главнокомандующего будет отвечать само­стоятельно. Нам же сейчас важно признать, что отказ от защиты Отечества есть измена, и что такой отказ поощряем законодательством нынешней государствен­ной власти.

Во-вторых, и это главное, если очевидность необходи­мости вооружённого отпора врагу ясна и признанна, тогда моментом истины в размышлениях о целесообразности и нравственности насилия, в том числе и вооружённой борь­бы, становится вопрос об идентификации войны, то есть определение и распознавание состояния войны, её суще­ственных и отличительных признаков. Если состояние войны наступило, тогда применение силы против врага, в том числе и на оккупированной территории, является не­обходимым; если же состояния войны нет, тогда степень и содержание возможного насилия (оно есть всегда, пока существует государство) должны адекватно соотносить­ся с характером угроз внешней и внутренней безопаснос­ти человека, семьи, нации, общества и государства.

Итак, что такое война и когда для государства, обще­ства, нации, класса, этнической, религиозной или дру­гой социальной группы наступает состояние войны? Воз­можно, для многих такой вопрос покажется странным, поскольку в обыденном сознании понятие войны связа­но с представлениями о бомбёжках, огне артиллерии, стрельбе танков, автоматов и пулемётов, наступатель­ных и оборонительных действиях и всего остального, что имело место на полях сражений воюющих сторон не­сколько последних столетий. Всё это так, и никто такую войну отрицать не собирается. Но дело в том, что после появления ядерного оружия в Советском Союзе и дости­жения основными геополитическими противниками (или соперниками) гарантированного взаимного уничтожения, к чему раньше других пришли СССР и США, основное содержание военно-политического противоборства ста­ло постепенно перетекать из потенциального открытого вооружённого столкновения в иные сферы борьбы, преж­де всего в общественно-психологическую. Победа здесь позволяет достигнуть тех же целей, что и победа в от­крытой вооружённой борьбе. Революционный скачок в возможностях небоевых средств достигнут благодаря массированному воздействию телевидения, радио, печа­ти, других информационно-технических средств на обще­ственное сознание, информационно- психологическое со­стояние человека, семьи, народа, нации противника. Конечно, такие возможности существовали и использо­вались в (гео) политическом противоборстве и ранее, но прежде вооруженная оккупация чужой страны была не­обходимым условием массированного распространения на её территории идеологии, противоречащей и уничто­жающей прежний образ жизни нации, общества, государ­ства или иного субъекта борьбы.

В современных условиях средства массовой информа­ции позволяют массированно навязывать населению чужие и чуждые для него нравственные ценности, мотивационные основы поведения, для чего необходимо лишь, чтобы сами СМИ не были подконтрольны национальному правительству. Ещё лучше, чтобы и само правительство, и власть в целом перестали бы стоять на страже национальных интересов. Духовная оккупация становится основой политического, эко­номического, финансового, научно-технического и иного за­кабаления страны: оккупированное население не долж­но понимать, что оно уже в оккупации. Ещё лучше, чтобы ему при этом с утра до вечера по всем каналам говорили что-нибудь патриотическое, а в наименованиях всего и вся использовались бы национальные названия и символы. В Северной Америке, например, национальные вертолёты с индейскими названиями «Чинук», «Ирокез» или в России -«русское радио», «русский стиль», «русское золото» и т.д. Весьма удачная находка называть убогие и малозначащие мероприятия «национальными проектами» в области обра­зования, здравоохранения, жилища. Словом, «ложь должна быть чудовищной».

Подобные действия обретают эффективность воен­ных операций, когда их массированное насильственное воздействие приводит к изменению образа жизни нации, её духовному, физическому уничтожению или к другим существенным геополитическим изменениям. Отличие новой войны от старой заключается в её растянутости во времени и в отсутствии зримого физического насилия, но по сущности и по результатам она остаётся войной.

Однако современная военная наука в России не имеет не только ясного и адекватного ответа на вопрос о сущ­ности новых типов войн, но в угоду нынешней полити­ческой верхушке не находит в себе интеллектуальных сил и воли даже поставить вопрос в необходимой плоскости или хотя бы сформулировать определение современной войны. О партийно-коммунистическом подходе к явлению войны в изложении бывшего ГлавПУра не хочется даже упоминать. Пустая трескотня «учения о войне и армии», изложенная волкогоновыми в советской и в нынешней российской военной энциклопедии, ограничивает понятие, определение и само глубинное понимание войны только её социально-политическими аспектами. Изучением же внутренней природы войны (не вооружённой борьбы, а именно войны!), как это делали Сунь-цзы, Д.В. Давыдов, К. Клаузевиц, Ф. К. Гершельман, Б. Лиддел-Гарт и другие, в советское время фундаментально не