покончить с делом, чтобы начать его сначала. Мы можем быть революционными.
А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по 'ЖС' уже что-то было.
— Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум — возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь революционные усовершенствования?
— Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.
Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают в одном и том же старом дерьме. Они все [?] с base-pair sequences, вариациями на тему, но тема всегда одна — ДНК. Зато в физике мы можем изобрести любое дерьмо, какое только захотим. Раз смоделировав разум как сплетение битов, мы сможем расшифровать это сплетение, увеличить, трансформировать возможно, даже запрограммировать на самотрансформацию. Военные применения — просто удобный способ найти источник финансирования. Я говорю о том, что сможет изменить весь этот богом проклятый мир.
— Он слегка склонил голову, устремив немигающий взгляд на Бейли. — Вы, без сомнения, не можете не оценить возможностей.
Очевидно, это и было для Готтбаума целью жизни. Его горящие глаза почти гипнотизировали. У него, безусловно, было 'присутствие силы'. С виду, точь-в-точь пророк, желающий обратить Бейли в свою веру.
— Однако же, — сказал Бейли, решив проигнорировать интеллектуальную приманку, свободно висящую перед самым его носом, — проблема в следующем. Проект длится 30 лет и, согласно официальному заключению, еще ничего не смоделировал.
Готтбаум бессильно опустил руки по швам.
— Смоделирует. Если только его не свернут. И перестанут срезать фонды. — Он отвернулся. — Извините. У меня еще дела.
И Бейли осознал, что смотрит в спину старика, направляющегося к терминалу (на мониторе какой-то текст.).
— И это… все? что я смог выделить.
— Да, это все, на что я смог выделить время. — Готтбаум сел в кресло, положив клавиатуру к себе на колени.
— Но я надеялся на более удобный случай для беседы.
— В таком случае я, к сожалению, должен вас разочаровать.
— Я… обидел вас?
— Нет. Но если будете продолжать злоупотреблять моим гостеприимством, то безусловно обидите.
Бейли почувствовал, что удивление его уступает место обиде.
— Я полагал, вас интересует будущее проекта, — сказал он. — Я полагал, вы пожелаете сказать мне…
— Не думаю, что обманул ваши ожидания, — перебил его Готтбаум, — но, видно, все это время я только зря сотрясал воздух. Возвращайтесь к себе в Сан-Диего и делайте, что хотите.
— Что-ж, ладно, — кивнул Бейли. — Огромное вам спасибо за то, что пожертвовали толикой вашего бесценного времени.
Он пробрался через путаницу кабелей и прошел к двери. Дверь перед ним отъехала в сторону — и вот он, Бейли, снова на вольном воздухе.
Go-Between
Несколько секунд он постоял в растерянности, пытаясь сообразить, что же, собственно, произошло. Может, пережал? Или наоборот, недожал? А может, следовало выказать побольше 'интереса' к Готтбаумовым идеалам?
Тут он увидел Юми. Та сидела в траве, скрестив ноги и уткнувшись в книгу. Черные волосы ее блестели в солнечных лучах.
Он подошел к ней.
— Извините…
Она подняла взгляд.
— Да?
— Можно побеседовать с вами? Совсем недолго.
— О чем?
Он неопределенно махнул рекой.
— Я… Кажется, я рассердил вашего отца.
Она презрительно склонила голову набок.
— Отчего же вам так кажется?
— Оттого, что… Черт возьми, он меня просто выгнал. — Он рассмеялся, только сейчас оценив юмор ситуации: он-то приехал сюда, весь под впечатлением мрачных предчувствий Шерон, а встречен был, в основном, с безразличием.
А Юми, похоже, чувствовала себя посвободнее, чем в куполе. Она пожала плечами.
— Он всегда всех выгоняет. Кое-кто держался дольше прочих, но в конце концов ему становилось — так скучно, и он говорил, чтобы убирались.
— Душа человек…
Бейли все еще чувствовал обиду — на Готтбаума, корчащего примадонну, на себя самого, не сумевшего справиться лучше… Но, может быть так, что даже сейчас еще не поздно чего-нибудь добиться. Он присел на корточки напротив Юми.
— Вы так говорите, точно видели множество прибывающих и отбывающих.
— Да. В детстве, когда я еще жила тут. Журналисты, конгрессмены, выпускники институтов… — Она оборвала фразу, словно подумав вдруг, что слишком уж разболталась с чужим человеком.
— Могу я узнать, где вы живете теперь?
— На Гавайях. — Слова эти она произнесла явно нехотя.
Лицо ее было — само спокойствие и осмотрительность.
Как бы это заставить ее разговориться…
— Нелегко это наверное — быть дочерью гения?
— Двух. Моя покойная мама была блестящим биологом. — Она закрыла книжку, но заложила пальцем то место, где читала. Значит, вы уже уходите?
Бейли поднял брови.
— Вы меня тоже прогоняете?
Она торопливо качнула головой.
— Нет. Просто я хотела спросить, не сможете ли вы подвезти меня до подножия холма. К магазину.
— О, конечно же!
Она поднялась и отряхнула травинки с юбки.
— Понимаете, я, наверное, никогда не научусь водить.
Бейли вдруг стало жаль ее. Фразы ее были кратки и недвусмысленны, точь-в-точь как у отца, и взгляд такой же пристально-настороженный. В то же время присутствовала в ней этакая мягкость, ранимость… Да она же боится отца! А может, и вообще всех мужчин.
Они сели в машину, Бейли запустил мотор и, выруливая на дорогу, спросил:
— Так что же подвигло вас снова визитировать эти места?
Она искоса стрельнула в него взглядом, которого, как догадался Бейли, ему, замечать не следовало.
— Мой отец говорил вам что-нибудь о своих… планах на будущую неделю?
— Нет. — Одно из колес провалилось в глубокую выбоину, машина накренилась, и он едва совладал с рулем. — Мы говорили только о 'ЖС'.
— А, это. — Слова ее звучали пренебрежительно. — Вы тоже им занимаетесь? — Точно надеясь, что нет.
— Я работаю в отделе безопасности Норт-Индастриз. — Бейли по некоторым причинам стало совестно за свою ложь. Было в Юме что-то такое доверчивое, несмотря на настороженность… — Я сказал
