Он кивнул.
— Разумно. Хотя, увидев вас в греческом храме, я подумал только, что все это слишком слащаво.
— Может, и так. — Она, судя по всему, приготовилась к защите. — Может быть, таковы почти все фантазии. Но… какого хрена, отчего нет? Отчего не наслаждаться мужчинами, целующими ноги и ублажающими меня четыре дня без передыха?
Теперь она говорила точь-в-точь как раньше: вызывающе, приготовившись к спору.
— Вы и на самом деле воображали, что я приму участие в этих играх? — спросил он.
Она пренебрежительно пожала плечами.
— В общем, нет. Просто хотела принять вас в таком облике. Тщеславие, если хотите. Я ведь не всегда такой суровый 'синий чулок', как вы, вероятно, полагаете, мистер Бейли. У меня есть даже чувство юмора.
Он сделал еще глоток из бокала. Внутри понемногу становилось тепло. Быстро однако, подумал он. Еще бы, алкоголь на голодный желудок… Но тут же Бейли вспомнил: нет у него теперь никакого желудка, симуляция это все. И опьянеет он в любую секунду, когда захочет.
— Вполне возможно, — сказал он, — что вы, в своем роде, женщина прекрасная. Наверное, именно это вы и хотели объяснить. Но, знаете ли, если даже я смогу забыть и простить все, что со мной сделали, не думаю, что мы когда-нибудь станем друзьями.
— Замечательно! — Она резко встала и развела руками. — Меня это совершенно устраивает. Господи, Бейли, да понимаете ли вы, как давно я в последний раз по-настоящему спорила? Да я ради этого согласна на что угодно. Даже эта беседа для меня — роскошь.
Он поднял на нее взгляд и рассмеялся. Забавно: сидит человек в своей собственной фантазии, пьян от секса и симуляторов наркотиков, развлекается семь дней в неделю — и на все готов ради того чтобы кто-нибудь с ним поспорил!
— А браниться со своими друзьями вы не можете? С Фоссом, с Портером…
— Ганс так и не пришел в сознание. — Она внезапно помрачнела. — Мы до сих пор бьемся, но… Операция и сканирование были сделаны как полагается; сознание не повреждено… Но — не оживает, и все тут. Беда в том, что мы так и не знаем, что есть сознание. Скопировали пять человеческих мозгов, знаем, как снабжать их ощущениями и интерпретировать их реакции, но даже теперь, когда нам полностью доступны электронные симуляторы, все еще расшифровываем их внутренние функции. — Она со вздохом опустилась в кресло. — Бедный Ганс…
— Просто сердце щемит, — прибавил Бейли, до сих пор помнивший, как Фосс отнял у него пистолет и угрожал убить его.
— А я и не прошу у вас сочувствия! — рявкнула она.
— Ну ладно, пусть его. А Портер?
— С Джереми все в порядке. Но он, знаете, совершенно никакой собеседник. По-моему, предел его мечтаний — быть частью компьютера, чтобы машина была как бы продолжением его самого. И он добился своего. Последние пятнадцать лет он писал софт для MARHISа, жил только этим. Он убежден, что это — ханкерский рай.
Бейли отставил опустевший бокал.
— Ну, а Баттеруорт?
— Майкл решил остаться снаружи. Он присматривает за системой.
— Интересно. Ладно, но остается еще сам Лео Готтбаум.
— Да, какое-то время компания Лео меня устраивала. Но… понимаете, я вошла в этот проект таким образом… Он взял нас к себе сразу по окончании институтов. Меня, Джереми и Майкла. Мы его боготворили! Он был героем в наших глазах. Иллюзия рухнула, когда — довольно поздно — я поняла, что он просто использует нас. Едва мы построили MARHIS и сканировали его, превратив в инфоморфа, он как-то забросил нас. Удалился к себе, в ЛДП и выходил лишь изредка. Мы даже не знали, над чем он работает. Знали лишь, что он, пользуясь привилегированным допуском, занял громадный блок MARHISa под свои личные цели.
— Значит, так вот взял и…бросил? И вы не знаете, чем он с тех пор занимается?
— Верно.
В странном каком-то ключе рассказывала она свою историю. Ага, подумал Бейли, в прошедшем времени обо всем говорит, точно все, что описывает, прошло и кончилось, и положение теперь изменилось.
— И где же Готтбаум теперь? — спросил он. — Хотя — подождите, попробую сам. Портер наконец нашел лазейку, поглядел, чем он там занимается и сказал вам, верно? И вам это не понравилось. И, может быть, последовало что-то вроде драки.
— Весьма проницательно, мистер Бейли, — сказала она после недолгой паузы. Звучало это не иронично, она смотрела на него с уважением. — Изнутри мы, инфоморфы, не в силах изменить структуру — то есть, влиять на оборудование — MARHISа. Это все равно, как если б магнитофонная запись попыталась изменить структуру ленты, на которой хранится. Поэтому мы не могли уничтожить каналов связи, сделанных Лео для себя и обеспечивавших ему прямой контроль над оперативной системой. Но Джереми, прежде чем пройти сканирование, как следует поработал с интерпретатором команд и оставил для себя черный ход. Знаете, так делают многие программисты. Оставляют для себя потайной вход, в обход обычных защитных программ, и в случае надобности могут контролировать систему. Поэтому, когда он оказался в MARHISе, и он и Лео оба имели по собственному привилегированному доступу: у Лео он был связан с оборудованием и теоретически — ничего с ним было не поделать; у Джереми же — более уязвимый, но тщательно спрятанный в необозримых блоках программных кодов. Некоторое время они играли в ханкерские прятки, пытаясь блокировать друг друга, и Джереми наконец удалось забить решающий гол, так сказать, убедив MARHIS, что ЛДП Лео пусто, и потому любые исходящие оттуда команды системные эрроры и должны быть игнорированы. Она встала и пошла к двери.
— Нужно пойти навестить Джереми, он объяснит лучше чем я, если вам интересно. Сейчас мы в его доме, это его ЛДП.
Бейли поднялся. После бурбона ему стало лучше: выпивка помогла расслабиться и чувствовать себя раскованнее. Ему все так же не слишком нравилась Розалинда Френч — ее манеры нервировали его. Но лучше уж пусть она, чем Готтбаум.
— Вы уверены, что Лео действительно под контролем? спросил он, следуя за ней.
— Абсолютно. Тот факт, что вы в сознании, доказывает это. Он отказался будить вас, пока в этом не будет настоятельной необходимости. — На губах ее появилась сдержанно-самодовольная улыбка. — Но я сказала Джереми, что хочу реанимировать вас. Он до сих пор слушается меня, несмотря на обладание привилегированным доступом.
ИГРУШКИ
Он поднялся за ней по покрытым коврами лестницам, мимо цветов в бронзовых вазах, мимо обрамленных гравюр с изображениями уличных сцен девятнадцатого века… Дом пах старым полированным деревом, нафталином и лавандой.
— Это все Портер оформлял?
— Да. Он, знаете, сирота и всегда представлял себе, как рос бы где-нибудь в 1950-х, в таком вот особняке, Большом, старинном… Он живет здесь с псевдоморфом-отцом, который ходит каждый день на службу, и псевдоморфом-матерью, которая готовит ему обеды на кухне, внизу.
— А обстановка скорее из середины девятнадцатого.
— Что ж, его представления об истории весьма смутны. Запомните только одно: он счастлив в этом доме. Счастлив, как никогда. — Она предостерегающе взглянула на Бейли. — У каждого из нас существует тайная жизнь. Но здесь все секреты выставлены на всеобщее обозрение. Увидев мои, вы посмеялись над ними. Проявите хотя бы с Джереми побольше такта.
Они достигли третьего этажа. Потолок скошен — вероятно, здесь был Мезонин. Лестница
