Проза
Альберт Коудри
Мозгокрут
— Привет, мистер Рубрик, — сказал Браун, приподнимаясь для рукопожатия.
Вместо ответа Мило принялся приглаживать растрепанные черные волосы — ни дать, ни взять молодой шахматист, проигравший важный турнир. Наконец он переспросил:
— Кто?
— Вы. Теперь вы Мило Рубрик, помните?
— Ах. Да. Да. — Первое «да» он сказал по-русски.
Браун вздохнул. Он пытался увильнуть от того, чтобы нянчиться с этим Мило и (не слишком, впрочем, напористо) возражал шефу, заместителю начальника штаба по оперативным вопросам:
— Но это будет меня отвлекать. Охота на Мандрагору…
— У тебя есть новые зацепки?
— Вообще-то, нет, но…
— Тогда займись хоть чем-нибудь полезным, черт возьми! Уладь с Рубриком, а к Мандрагоре вернешься, как только что-нибудь появится.
Кабинет Брауна был совершенно безликим: металлический стеллаж, типовой стол, два кресла (то, на котором сидел Браун, вращалось, другое — нет), и он указал Мило на кресло перед собой. Пытаясь изобразить приветливость, предложил растворимый кофе, от которого Мило благоразумно отказался, и они приступили к делу.
— Меня назначили ответственным за ваше исчезновение, — объяснил Браун. Мило побледнел еще больше, и собеседник быстро добавил: — Нет-нет, не в этом смысле. Дать вам новую жизнь. Там, где никто не будет знать, кто вы такой.
— Ах, да, — снова проговорил Мило, и его исхудалое землистое лицо слегка порозовело.
— Будете заниматься антиквариатом в тихом городке на холмах. Внизу автострада, и заезжих покупателей хватит, чтобы поддерживать иллюзию, будто этим вы зарабатываете на жизнь. Ежемесячно мы станем выплачивать вам небольшое жалованье, оно внебюджетное, так что лишних вопросов не возникнет. Звучит приемлемо?
— Пожалуй, — согласился Мило. Лицо его заметно оживилось. — А лес для прогулок?
— Насколько хватает взгляда. И даже больше. Еще, как я слышал, там неплохая охота.
— Я не охочусь. За мной самим, как вы говорите, идут по следу. Есть такое выражение?
— Да, есть.
— Так я не хочу охотиться. Но все остальное чудесно… пока меня не найдут.
— Вас не найдут.
Мило вздохнул и пробурчал что-то, похожее на «полный».
— Что? — переспросил Браун.
— Полоний. Полоний-22, если быть точным. Им отравили того парня в Лондоне. А украинского президента травили диоксином. Оба эти способа весьма мучительны. Надеюсь, со мной они разделаются побыстрее.
— Мило, вас не убьют.
Рубрик яростно затряс головой, и его космы заметались туда-сюда:
— Убийство — их работа, и они ее сделают… Можно мне чаю вместо кофе?
Значит, новый подопечный — любитель чая, как и он сам. Браун наполнил кипятком из. забулькавшего чайника два пластиковых стаканчика и вручил Мило пакетик «пеко». Тот опустил его в стаканчик и продолжил:
— Лишь бы быстро и безболезненно. С этими парнями только на это и можно уповать.
— Ваше здоровье, — провозгласил Браун, подняв стаканчик.
— Что?
— Ваше здоровье, — повторил он. На лице Мило появилась печальная предсмертная улыбка.
— Ах, да. Ваше здоровье.
Городок, выбранный в качестве укрытия, назывался Мокасин-Гэп; подразумевало его название гадюку или же индейскую обувь — этого Браун не знал[36].
Дорога заняла два часа, и первую половину оба молчали. Мило смотрел в окошко на весенний лес, на покрывающиеся зеленью пастбища да домишки с огромными телевизионными тарелками. Затем завязался разговор — в осторожной манере новых знакомых. Несмотря на то и дело возникавшие затруднения с артиклями, которым в русском нет эквивалентов, Мило говорил довольно бегло, к немалому облегчению Брауна, который по американскому обыкновению не очень дружил с языками. Он поинтересовался, почему прежние наниматели Мило теперь хотят его ликвидировать.
— Я работал в Московском цирке. Телепатом. И меня наняли читать мысли.
Брауну было известно, что Агентство экспериментировало с экстрасенсорным восприятием еще в 1950-х годах, однако он впервые слышал, будто русские коллеги тоже повелись на это.
— Чьи мысли?
— Президента. Не вашего, а нашего. То есть когда он еще был президентом.
— Вы шпионили за собственным президентом?
— Конечно. А разве Агентство не следит за Обамой?
— Без комментариев. Так почему же вам пришлось бежать?
— Президент обнаружил, чем я занимаюсь.
— Упс.
— Вот именно. Он заполучил мои отчеты, прочитал, что я о нем наговорил, и это ему не понравилось. Я докладывал, что он склонен к нарциссизму и немного к садизму — не потому что убивает людей, это ведь входит, как у вас говорят, в его должностные обязанности. Но это доставляет ему удовольствие, ему нравится причинять людям страдания. Я написал, что такой синдром типичен для диктаторов. Ему это не понравилось.
— Да уж, странно, если бы понравилось.
— Так что дело стало личным. Он уже не президент, но все еще могущественный человек в России, и он объявил мне вендетту. А теперь посмотрите, что происходит с людьми, которых он не то чтобы ненавидит, а просто с теми, кто вызвал досаду или неудовольствие: он травит их посреди Лондона или Киева, расстреливает в центре Москвы средь ясного дня.
— Средь бела дня.
— Белого, ясного, какая разница? Главное для него — огласить послание. Поэтому он и убивает явно, а не тайно, как мог бы делать, если б захотел. Это как та сцена из «Крестного отца», когда приносят дохлую рыбину, завернутую в пуленепробиваемый жилет, что означает: «Тот человек спит среди рыб». Вот так и поступает наш джентльмен: передает жителям России послание, всегда одно и то же. «Пойдете против меня — и вот что с вами произойдет». — Он обернулся, провожая взглядом мелькнувший за окном цветущий кизил. — Я лишь надеюсь, что для меня они припасли пулю. Яд — паршивое дело.
В Мокасин-Гэпе Браун без труда нашел пресловутую лавку — сельский коттедж близ местной шоссейки, украшенный тележным колесом и вывеской «Антиквариат из глубинки». Он припарковался на
