2. Сношения с германскими властями и чиновниками ведутся исключительно и только Платтеном. Без его разрешения никто не вправе входить в вагон.
3. За вагоном признается право экстерриториальности. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее никакого контроля паспортов или пассажиров не должно производиться.
4. Пассажиры будут приняты в вагон независимо от их взглядов и отношений к вопросу о войне или мире.
5. Платтен берет на себя снабжение пассажиров железнодорожными билетами по ценам нормального тарифа.
6. По возможности, проезд должен быть совершен без перерыва. Никто не должен ни по собственному желанию, ни по приказу покидать вагона. Никаких задержек в пути не должно быть без технической к тому необходимости.
7. Разрешение на проезд дается на основе обмена на германских или австрийских военнопленных или интернированных в России.
8. Посредник и пассажиры принимают на себя обязательство персонально и в частном порядке добиваться у рабочего класса выполнения пункта 7-го.
9. Наивозможно скорое совершение переезда от Швейцарской границы к Шведской, насколько это технически выполнимо” [106].
Владимир Ильич понимает, что при любых условиях проезд русских через Германию вызовет бурю, что сторонники Антанты обрушатся на них с клеветой. Тем более важно оградить себя и товарищей от всяких контактов с населением Германии. Признание за русскими эмигрантами экстерриториальности позволит создать прочную защиту от нежелательных инцидентов.
Ромберг знакомится с врученным ему текстом условий переговоров.
- Кажется,-- хмуро замечает он,- не я прошу разрешения проезда через Россию, а господин Ульянов и другие просят у меня разрешения проехать через Германию. Это мы имеем право ставить условия. В дипломатическом мире не принято, чтобы частные лица диктовали правительству какого-либо государства условия проезда через его страну. Подобная позиция уезжающих может затормозить разрешение на поездку.
- Уезжающие,- категорически возражает Платтен,- находятся в совершенно исключительном положении. Я имею поручение сообщить господину Ромбергу, что эмигранты во главе с Лениным лишены будут возможности предпринять путешествие, если будет внесено какое-либо изменение или будет аннулирован какой-либо из пунктов.
- Я буду телеграфировать в Берлин,- заверяет Ромберг.
Он встает, давая понять, что аудиенция закончена.
А в парижской “Пти паризьен” появляется между тем корреспонденция из России. Министр иностранных дел Милюков, сообщает газета, грозится предать суду всех, кто поедет через Германию.
Эта весть укрепляет Ленина в убеждении, что необходима полная гласность отъезда. Надо составить, а затем опубликовать заявление представителей социалистических партий разных стран. Оно должно подтвердить, что у эмигрантов нет иного пути для возвращения на родину.
Ленин хочет знать мнение Бюро ЦК партии большевиков. Он телеграфирует Ганецкому: “Желательно мнение Беленина” [107].
Под Белениным подразумевает Ленин Бюро ЦК. И оно дает директиву: “Ульянов должен тотчас же приехать” [108].
Эта директива поступает 5 апреля. А на следующий день Фриц Платтен сообщает находящемуся в Берне Ленину, что после некоторых колебаний германское правительство согласилось пропустить русских через свою территорию. Значит, заявление представителей социалистических партий разных стран необходимо немедленно. В Народном доме Ленин проводит совещание с представителями левых социал- демократов Франции, Германии, Швейцарии, Польши. Он информирует их об обстоятельствах отъезда русских политических эмигрантов в Россию через Германию. Те тут же пишут декларацию, к которой присоединяются вскоре шведские и норвежские социалисты. Она будет опубликована 14 апреля в № 86 газеты “Политикен”.
“Нам, нижеподписавшимся,- говорится в декларации,- известны препятствия, которые правительства Согласия ставят отъезду русских интернационалистов. Нам известны условия, на которых немецкое правительство разрешило проезд в Швецию... Мы, нижеподписавшиеся интернационалисты Франции, Швейцарии, Польши, Германии, Швеции и Норвегии, полагаем, что наши русские единомышленники не только вправе, но обязаны воспользоваться представившимся им случаем проезда в Россию. Мы желаем им наилучшего успеха в их борьбе против империалистской политики русской буржуазии - борьбе, которая является частью нашей общей борьбы за освобождение рабочего класса, за социалистическую революцию” [109].
- Я как сейчас вижу сияющее лицо Ленина,- подтвердит несколько лет спустя один из французских представителей Анри Гильбо.
Давно уже подготовлено Лениным “Прощальное письмо к швейцарским рабочим”. Он оглашает его на собрании отъезжающих большевиков. От имени своих единомышленников Владимир Ильич шлет привет рабочим-швейцарцам, выражает признательность за товарищеское отношение к эмигрантам.
“...Со стороны революционных социалистических рабочих Швейцарии, стоящих на интернационалистской точке зрения,- пишет он,- мы встречали горячее сочувствие и извлекли для себя много пользы из товарищеского общения с ними” [110].
Ленин заявляет в “Прощальном письме к швейцарским рабочим”: “Превращение империалистской войны в войну гражданскую становится фактом” [111]. Он завершает письмо призывом: “Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!” [112]
На следующий день, 9 апреля, Ульяновы в Цюрихе. Ленин собирает тех, кто возвращается с ним на родину. Ответственность за проезд через Германию каждый принимает на себя. Ленин первым подписывает заявление:
“Я нижеподписавшийся удостоверяю своей подписью:
1. что условия, установленные Платтеном с германским посольством, мне объявлены;
2. что я подчиняюсь распоряжениям руководителя поездки Платтена;
3. что мне сообщено известие из “Petit Parisien”, согласно которому русское Временное правительство угрожает привлечь по обвинению в государственной измене тех русских подданных, кои проедут через Германию;
4. что всю политическую ответственность за мою поездку я принимаю на себя;
5. что Платтеном мне гарантирована поездка только до Стокгольма...” [113]
До отхода поезда, который увезет Ленина и его товарищей из Швейцарии, остается два часа. А еще предстоит ликвидировать “домашнее хозяйство”, отнести в библиотеку книги, выполнить множество других дел.
В течение двух часов Владимир Ильич и Надежда Константиновна укладывают книги, отбирают необходимую одежду, вещи. Навсегда покидают они дом на Шпигельгассе, гостеприимный кров сапожника Каммерера.
- Надо надеяться, что в России, - говорит тот, прощаясь,- вам не придется так много работать, как здесь, господин Ульянов!
- Я думаю, господин Каммерер, - задумчиво произносит Владимир Ильич, - в Петрограде мне придется работать еще больше!
- Ну-ну, - отвечает сапожник, - больше, чем здесь, вы, так или иначе, не сможете писать!.. А найдете ли вы там сразу комнату? Ведь там, наверное, сейчас жилищный кризис?
- Комнату-то я получу в любом случае, - успокаивает его Владимир Ильич, - только я не знаю, будет ли она такой же тихой, как ваша, господин Каммерер!
В этот ясный весенний день у поезда, идущего к немецкой границе, собирается небольшая группа людей - 19 большевиков, несколько бундовцев и сторонников издающейся в Париже меньшевистско- троцкистской газеты “Наше слово” Уезжающих провожают швейцарские рабочие. Здесь больше молодежи - членов кружка при журнале “Фрайе югенд”, с которыми Ленин вел занятия.
Он пытается скрыть волнение. Весело шутит. Непринужденно беседует с провожающими. Но часто
