– Не нами заведено, сваток, не нам и заповедь рушить. Мы, чать, с матерью не нищеброды.
Солома придвинулся с рядной к оконцу и начал не спеша вычитывать приданое. И казакам и жениху «по тому приданому» невеста «полюбилась». Теперь дело было за смотринами. Долго судили да рядили, кого выбрать в смотрилыцицы, и наконец остановились на бабе казака Степана Нетяги.
– Женка Настасья видная, дородная, и разумом господь не обидел. Пусть идет к невесте, – постановили донцы.
Но больше всего споров выпало о «родне и гостях», которые должны были сопровождать Настасью. Родни у жениха не оказалось, а вот в «гости» набивалась, почитай, вся станица. Знали: будет у Соломы угощение с чарой. Поднялся такой галдеж, что аж у Войсковой избы стало слышно. Прибежал казак от атамана Васильева.
– Что за свара?
Казаки не отвечали и продолжали перебранку. С трудом поняв, в чем дело, «посол» захохотал и вернулся к Васильеву.
Пришлось унимать казаков Болотникову.
– Тихо, други! Как бы мы ни кричали, как бы мы ни бранились, но всей станице в избу Соломы не влезть. Да такое и на Руси не водится. На смотрины ходят малым числом. А посему пойдет невесту глядеть десяток донцов. И чтоб боле спору не было – кинем жребий. Любо ли?
– Любо, батько!
Вскоре десять счастливцев, вкупе со сватом, свахой и смотрилыцицей направились к невесте. Их никто не встречал: на смотринах хозяева из избы не выходили, однако для гостей стол накрывали. Вошедшие, перекрестив лбы, поклонились хозяевам и, по слову Григория Матвеича и Домны Власьевны, уселись на лавки. Перемолвившись несколькими обрядными словами, Настасья произнесла напевно:
– О купце-молодце вы наслышаны. Охота бы нам теперь куницу-девицу глянуть.
– Можно и глянуть, – кивнул Григорий Матвеич.
Любава вышла в голубом, расшитом шелками, сарафане, в легких чеботах красного бархата, тяжелую русую косу украшали жемчужные нити. Смущенно зардевшись, глянула на казаков и низко поклонилась, коснувшись ладонью пола.
Казаки довольно загутарили:
– Добра невеста! Гарная дивчина!
Но тут донцов оборвала строгая смотрилыцица:
– С лица не воду пить. А ну-ка, голубушка, пройдись да покажи свою стать.
Любава еще больше застеснялась, застыла будто вкопанная. Нечайка Бобыль, оказавшийся рядом с Настасьей, заступился:
– Да полно девку смущать. Не хрома она и не кривобока. Чать, видели, нет в ней порчи.
– Цыц! – прикрикнул на дружка сват Секира. – Не встревай, коль обычая не ведаешь. Пройдись, Любава.
И Любава прошлась тихой поступью. Гибкая, рослая, с высокой грудью, глаза васильковые. Царь- девка!
– И-эх! – сладко вздохнул Нечайка.
Настасья же сидела с застывшим каменным лицом, а потом молвила:
– Не хвались телом, а хвались делом. Красой сыт не будешь. Пекла ли ныне пироги, девка?
– Пекла, Настасья Карповна. Пирог на столе.
Настасья придирчиво оглядела пирог, понюхала и разрезала на малые куски.
– Откушайте, гостюшки.
Гостюшки давно уже примеривались к румяному пирогу: почитай, и вовсе забыли запах пряженого. А пирог был на славу: из пшеничной муки, жаренный в масле, с начинкой из курицы. Ели, похваливали да пальцы облизывали. Настасья же пирога отведала самую малость.
– Сама ли пекла, девка? Не матушка ли Домна Власьевна тесто месила, да не она ли в печь ставила?
– Сама, Настасья Карповна.
– Ну, а коль сама, молви нам, что можно хозяйке из муки сготовить? – пытала девку Настасья.
– Всякое, Настасья Карповна. Первым делом, хлеб ржаной да пшеничный. Из муки крупитчатой выпеку калачи, из толченой – калачи братские, из пшеничной да ржаной – калачи смесные. Напеку пирогов, Настасья Карповна, подовых из квасного теста да пряженых. Начиню их говядиной с луком, творогом да с яйцами…
– Так-так, девка. А сумеешь ли мазуньей казака накормить?
– Сумею, Настасья Карповна! Тонехонько нарежу редьки, надену ломтики на спицы и в печи высушу. Потом толочь зачну, просею через сито и патоки добавлю, перчику да гвоздики. И все это в горшок да в печь!
– Любо! – закричали гостюшки, поглядывая на сулею с горилкой, к которой еще не приступали: за главного козыря была смотрилыцица, и только после ее сигнала можно было пропустить по чарочке. Но та знай невесту тормошит:
– И как муку сеять и замесить тесто в квашне, как хлеб валять и печь, как варить и готовить всяку еду мясную и рыбную ты, девка, ведаешь… Да вот по дому уряд-лива ли? Не срамно ли будет к тебе в избу войти?
– Не срамно, Настасья Карповна. Все вымою, вымету, и выскребу. В грязное погодье у нижнего крыльца сено или солому переменю, у дверей же чистую рогожинку или войлок положу. Грязное же прополоскаю и высушу. И все-то у меня будет чинно да пригоже, чтоб казак мой как в светлый рай приходил.
– Любо! – вновь крикнули донцы, и все глянули на смотрилыцицу: хватит-де невесту мучать, Настасья. Не девка – клад!
Сдалась смотрилыцица.
– Доброй женой будешь князю Василию. За то и чару поднять не грех, казаки.
И подняли!
После малого застолья довольные сват, сваха и гости пошли к жениху. Григорий же Матвеич, оставшись с дочерью, умиротворенно промолвил:
– Ну, мать, теперь готовь свадебку.
– Да, поди, допрежь сговор, отец. С чего ты вдруг заторопился?
Поспешить со свадьбой упросил есаула Болотников: родниковцы надумали идти в поход, да помешала Васютина женитьба.
– Велишь обождать две недели. Долго-то, Григорий, засиделись мы в Раздорах. От всей станицы просьба великая – не тяни со свадьбой!
Соломе были хоть и не по сердцу такие речи, но на сей раз он не очень упирался. Понимал: как ни тяни, как ни удерживай, а дочь выдавать придется. Да и станица просит.
– Ладно, Болотников, поспешу. Но свадьбу буду играть по стародавнему обычаю. Потешу Любаву в последний раз. Но для того помощь нужна, Иван. Для свадьбы много всего надо. А прежде всего – хлеба да вина. Без пирогов и чарки за столы не сядешь.
– Раздобудем, – твердо пообещал Болотников.
В тот же день сотня родниковцев выехала в степь. Повел ее Мирон Нагиба. Два дня пропадали донцы и наконец веселые, крикливые, опьяненные вылазкой и степью, прибыли в Раздоры.
– Повезло, батько! В степи с купцами заморскими столкнулись. Из Казани шли. Пришлось тряхнуть купчишек. Глянь, какой обоз захватили.
Болотников глянул и похвалил казаков:
– Удачен набег. Есть чем молодых поздравить.
Посаженным отцом Васюты согласился быть дед Гаруня, а посаженной матерью – Настасья Карповна. Правда, по обычаю смотрилыцицы не ходили в посаженных, но лучшей «матери» казаки не сыскали. Тысяцким донцы выкликнули Федьку Берсеня, а меньшими дружками – Нечайку Бобыля да оправившихся от ран Юрко и Деню. Наиболее степенные казаки были выбраны в «сидячие бояре». Молодые же угодили в «свечники» и «каравайни-ки». Ясельничим, по воле родниковского круга, стал есаул
