Вбежав в избу, крикнул:
– Беда, Дорофей Ипатыч! Неведомые люди плывут!
– Как неведомые? Аль не разглядел? – заспешил из избы староста.
– Неведомые, Дорофей Ипатыч. Без челнов плывут.
– Как энто без челнов? – подивился староста. – Без челнов по рекам не плавают.
– Да ты сам глянь, батюшка!
Дорофей Ипатыч, тяжело опираясь на посох, вышел из ворот да так и ахнул:
– Да эко-то, осподи!.. Никак, воевать нас идут. Бей в сполох, Левонтий, подымай народ!
Левонтий кинулся к колокольне. Частый, тревожный набатный звон поплыл по Скрытне-реке. Из срубов выскакивали мужики, парни, подростки, вооруженные мечами, копьями, топорами и самострелами, и бежали к высоким стенам бревенчатого частокола. Вскоре все мужское население острожка стояло за бойницами.
Казаки же начали выбираться на берег.
– Вот те и сельцо! – изумился Гаруня, облачаясь в порты и рубаху. – Крепостицу вдвое подняли. Ай да мужики!.. А чего в сполох ударили, вражьи дети!
– За басурман нас приняли. А може, государевых людей стерегутся, – предположил Нагиба.
Болотников же внимательно окинул взглядом берег, усыпанный челнами. Остался доволен. «Дело гутарил Гаруня. Есть тут челны. Но мужики, видно, живут здесь с опаской. Ишь как встречают».
Облачившись в зипуны и кафтаны, казаки ступили к острожку, но ворота были накрепко заперты. За частоколом выжидательно застыли бородатые оружные мужики, тревожно поглядывая на пришельцев. Болотников снял шапку, поклонился.
– Здорово жили, православные! Пришли мы к вам с вольного Дона, пришли с миром и дружбой!
– Мы вас не ведаем. На Дону казаки разбоем промышляют. Ступайте вспять! – недружелюбно ответили с кре-постицы.
– Худо же вы о нас наслышаны. На Дону мы не разбоем промышляли, а с погаными бились. Татар прогнали, а ноне вот на Волгу надумали сплавать.
– Ну и плывите с богом. Мы-то пошто понадобились?
– Помощь нужна, православные. Без челнов на Волгу не ходят. Продайте нам свои лодки!
– Самим надобны. Скрытня рыбой кормит. Не дадим челны! – закричали с крепостицы.
– А че их слухать, батько? – тихо проронил Степан Нетяга. – Вон они, лодки. Бери да плыви.
– Негоже так, Степан. С мужиками надо миром поладить, – не принял совета Нетяги Болотников и вновь стал увещевать посельников. – Выручайте, православные! Дадим деньги немалые!
– Нам деньги не надобны. Нивой, лесом да рекой живем!
«Однако вольно же тут осели мужики. Нет ни бояр, ни тиуна, ни изделья господского. Вот и не надобны им деньги», – с невольным одобрением подумал Иван.
– Выходит, и хлеб сеете? Да где ж поля ваши?
– Сеем, казак. Под ниву лес корчевали. Родит, слава богу. Так что обойдемся без вашей казны. Ступайте вспять!
– А кони, поди, вам надобны?
– Кони? – переспросили мужики. – Да ить лошаденки завсегда нужны. А что?
– Мы вам – коней, вы нам – челны. Ладно ли?
Мужики за частоколом примолкли, огрудили старосту.
– Лошаденок, вишь, предлагают, Дорофей Ипатыч, – оживился Левонтий.
– Без лошаденок нам туго, – молвил другой.
– А что как проманут? Казаки – людишки ненадежные, – усомнился Дорофей Ипатыч. – Впустим их в крепость – и без хлеба останемся. Да, чего доброго, и по-следни порты сымут. Каково?
– Вестимо, Ипатыч. Рисково эку ораву впущать. Как есть пограбят, всяки казаки на Дону водятся, – внимая старосте, поддакнули мужики.
Дорофей Ипатыч, разгладив пушистую серебряную бороду, вновь показался казакам.
– Мир не желает меняться. Ступайте с богом!
– Экой ты, Дорофей, зануда! – взорвался вдруг дед Гаруня. Он давно уже признал в старце своего бывшего тестя. – Нешто казаки тя изобидят?!
Дорофей Ипатыч опешил. И откуда только этот казак проведал его имя. А Гаруня, шагнув к самому частоколу, продолжал осерчало наседать:
– А когда Ермак приходил, хоть пальцем тронул вас? А не Ермак ли вас хлебом пожаловал? С чего ж ты на казака изобиделся, Дорофей?
Староста подался вперед, долго вприщур разглядывал разбушевавшегося казака, затем охнул:
– Ужель ты, презорник?
– Признал-таки… Ну, я – казак Иван Гаруня. Чего ж ты меня за тыном держишь? Примай зятька ненаглядного!
Донцы, ведая о любовных похождениях Гаруни, рассмеялись.
– Не по-людски, старче Дорофей, зятька с мечом встречать!
– Открывай ворота да хлеб-соль зятьку подавай!
Дорофей Ипатыч растерянно кашлянул в бороду, проворчал:
– Дубиной ему по загривку, греховоднику.
Болотников улыбнулся и вновь вступил в переговоры:
– Вот и сродник сыскался, старче. Уж ты прости его. Один у нас такой кочет на все войско.
Тут опять все грохнули; заухмылялись и мужики за частоколом, припомнившие лихого казака.
– Боле никто озоровать не станет. Давайте миром поладим. Мы ведь могли ваши челны и так взять, да не хотим. Знайте, православные, нет честней казака на белом свете, не желает он зла мужику-труднику. Берите наших коней! Пашите землю-матушку!.. А челны для вас – не велика потеря. JIecy-то – слава богу. Чай, не перевелись у вас плотники.
– Не перевелись, казак, – степенно кивнул староста и обратился к миру – Впущать ли войско, мужики?
– Впущай, Дорофей Ипатыч. Кажись, не обидят, – согласился мир.
Дарья, с трудом признавшая мужа, запричитала:
– Где ж ты столь налетий пропадал, батюшка? Где ж ноги тебя носили?.. Постарел-то как, повысох. Вон уж седенький весь.
– Да и ты ноне не красна девка, – оглядывая расплывшуюся бабу, вздохнул Гаруня.
– И кудриночки-то побелели да поредели, – сердобольно охала Дарья.
– Голову чешет не гребень, а время. Так-то, баба.
В избу ввалился высокий русокудрый детина в домотканом кафтане. Застыл у порога.
– Кланяйся тятеньке родному, – приказала Дарья.
Детина земно поклонился.
– Здравствуй, батеня.
У Гаруни – очи на лоб, опешил, будто кол проглотил.
– Нешто сынко? – выдохнул он.
– Сын, батеня, – потупился детина.
Старый казак плюхнулся на лавку и во все глаза уставился на бравого красивого парня.
– Обличьем-то в тебя выдался. Вон и кудри отцовские, и очи синие, – молвила Дарья.
– И впрямь мой сынко, – возрадовался Гаруня, и слезы умиления потекли из глаз сроду не плакавшего казака. Поднялся он и крепко прижал детину к своей груди. Долго обнимал, целовал, тормошил, ходил вокруг и все ликовал, любуясь своим неожиданным сыном. – А как же нарекли тебя?
– Первушкой, тятя.
– Доброе имя… Первушка сын Иванов. Так ли, сынко?
– Так, батеня родный.
И вновь крепко облобызались отец с сыном, и вновь зарыдала Дарья. Глаза Гаруни сияли, полнились счастьем.
– Нет ли у тебя чары, женка? – отрываясь наконец от Первушки, спросил казак.
