– Подавай деньгу! – настаивал Илейка. – Поди, не задарма насад грузили.
Евстигней Саввич аж взмок весь. Злости как и не было. Молвил умиротворенно:
– Вы бы отпустили ватамана. Пущай идет с богом. Поставьте себе нового старшого, и поплывем дале. Я вам по два алтына накину.
– Не выйдет, хозяин. Артель ватамана не кидает. Плати деньгу – и прощевай. Другого купца сыщем.
Не по нутру Евстигнею слова артели. И дернул же его черт нанять в Ярославле этих ярыжек. А все купец Федот Сажин. Это он присоветовал взять на насад артель Илейки.
«Бери, Евстигней Саввич, не покаешься. Илейка, хоть и годами млад, но Волгу ведает вдоль и поперек».
«Что за Илейка?»
«Из города Мурома, и прозвище его Муромец. Не единожды до Астрахани хаживал. Сметлив и ловок, бурлацкое дело ведает. Лучшей артели тебе по всей Волге не сыскать».
«А сам чего Илейку не берешь?»
«Налетось брал, премного доволен был. А нонче мне не до Волги, в Москву с товаром поеду. Тебе ж, как дружку старинному, Илейку взять присоветую. Он тут нонче, в Ярославле».
Вот так и нанял Илейку Муромца. Всучил же Федот Сажин! А, может, и нарочно всучил? Кушак-то с деньгами до сих пор у Федота в памяти. Поди, не больно-то верит, что кушак скоморох удалой снес. Злопамятлив же ярославский купец… Но как теперь с артелью быть? И Муромца неохота держать, и с ярыгами нельзя средь путины распрощаться.
Ступил к купцу букатник Парфен.
– На мель сели, хозяин.
– На мель? – обеспокоился Евстигней. – Чать, шестами оттолкнемся.
– Не осилить, хозяин. Бурлаки надобны.
Евстигней и вовсе растерялся. Напасть за напастью!
Глянул на Илейку и сменил гнев на милость.
– Не тебя жалею – артель. Бог с тобой, оставайся да берись за бечеву.
Илейка же, зыркнув хитрыми проворными глазами по артели, закобенился:
– Не, хозяин, уйдем мы. Худо нам у тебя, живем впроголодь. Так ли, братцы?
– Вестимо, Илейка! Харч скудный!
– Деньга малая! Айда с насада!
Евстигней Саввич не на шутку испугался: коль ватага сойдет, сидеть ему на мели. Берега тут пустынные, не скоро новую артель сыщешь. Да и струги со стрельцами уплывут. Одному же по разбойной Волге плыть опасливо, вмиг на лихих нарвешься, а те не пощадят. Сколь добрых купцов утопили!
– Да кто ж в беде судно бросает, милочки? Порадейте, а я уж вас не обижу.
– Уйдем! – решительно тряхнул кудрями Илейка.
– Христом богом прошу! – взмолился Евстигней Саввич. – Берите бечеву, так и быть набавлю.
– Много ли, хозяин?
– По три алтына.
– Не, хозяин, мало. Накинешь по полтине – за бечеву возьмемся.
– Да вы что, милочки! – ахнул Евстигней. – Ни один купец вам столь не накинет. Довольно с вас и пяти алтын.
– Напрасно торгуешься, хозяин. Слово артели крепкое. Выкладывай, покуда струги не ушли. Да чтоб сразу, на руки! – все больше и больше наглел Илейка.
– Да то ж разор, душегубы, – простонал Евстигней Саввич. Но делать нечего – пошел в мурью.
А ватага продолжала выкрикивать:
– Щей мясных два раза на день!
– Чарку утром, чарку вечером!
– За бечеву – чарку!
– В остудные дни – чарку!
Вылез из мурьи Евстигней Саввич, дрожащими руками артель деньгами пожаловал. Бурчал смуро:
– Средь бела дня грабите, лиходеи. Без бога живете. Ох и накажет же вас владыка небесный, ох, накажет!
– Ниче, хозяин, – сверкал белыми крепкими зубами Илейка. – Бог милостив. Не жадничай. Эк руки-то трясутся.
– Не скалься, душегуб! Денежки великим трудом нажиты.
– Ведаем мы купецкие труды, – еще больше рассмеялся Илейка. – На Руси три вора: судья, купец да приказчик.
– Замолчь, нечестивец!
Ватага захохотала и полезла с насада на отмель.
– К бечеве, водоброды!
Первым впрягся в хомут шишка 207. То был могучий бу-катник Парфенка. После него залезли в лямки и остальные бурлаки.
– А ну тяни, ребятушки!
– Тяни-и-и!
– Пошла, дубинушка-а-а!
Тяжко бурлакам! Но вот насад начал медленно сползать с песчаной отмели.
– Пошла, дубинушка, пошла-а-а!
Насад выбрался на глубину. Бурлаки кинулись в воду и по канатам полезли на палубу. Евстигней тотчас заорал букатнику:
– Правь за стругами, Парфенка!
Глава 10 БОГАТЫРСКИЙ УТЕС
Казачье войско плыло вверх по Волге.
Река была тихой, играла рыба, над самой Волгой с криком носились чайки, в густых прибрежных камышах поскрипывали коростели.
Гулебщики дружно налегали на весла, поспешая к жигулевским крутоярам. Летели челны. Весело перекрикивались повольники:
– Наддай, станишники! Ходи, весла!
– Расступись, матушка Волга!
На ертаульном струге плыл атаман с есаулами. Здесь же были и Гаруня с Первушкой. У молодого детины радостным блеском искрились глаза. Он смотрел на раздольную Волгу, на синие просторы, на задорные, мужественные лица удалых казаков, и в душе его рождалась песня. Все было для него необычно и ново: и могучий чернобородый атаман, и добры молодцы есаулы, дымящие трубками, и сказы повольников о походах да богатырских сражениях. Первушка хмелел без вина.
– Любо ли с нами, сынко? – обнимая Первушку за плечи, спрашивал Иван Гаруня, не переставая любоваться своим чадом.
– Любо, батеня! – счастливо восклицал Первушка, готовый обнять всех на свете.
Плыл Болотников скрытно и сторожко: не хотелось раньше времени вспугнуть купеческие караваны. По левому степному берегу ускакали на десяток верст вперед казачьи дозоры. В случае чего они упредят войско о торговых судах и стрелецких заставах.
На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:
– Добро бы прийти на Луку на челнах и конно. Без коня казак не казак.
– Вестимо, батько, – кивали есаулы. – Не век же мы на Луке пробудем. Поди, к зиме в степь
