Мы тоже карабкались на грузовики. Нас провожали
Изумрудная искра в оливковой тьме и лай
Собак на Луну, плывущую над церковной башней,
Но мы не боялись. Ведь наше детство
С нами не уходило. Было довольно рефрена: еще вернемся,
Еще мгновение — в свои дома…
Как только грузовики избавятся от лишнего груза!
После долгого и сумбурного путешествия по обширной «стране праотцев» я перехожу сейчас к одному-единственному маленькому местечку, рассказ о котором ярко иллюстрирует характер конструирования памяти и обустройства забвения в Израиле. Я решил, что перед тем, как поставить литературную точку, неплохо было бы задержаться в этой специфической точке пространства, засевшей в моей груди, как заноза.
Я работаю преподавателем истории в Тель-авивском университете, да и живу совсем недалеко от него. И мой кабинет, и моя квартира расположены на развалинах или просто на землях арабской деревни, жизнь которой оборвалась 30 марта 1948 года[637]. В этот весенний день ее насмерть перепуганные последние жители, таща на себе свои пожитки, прошли по грунтовой дороге, ведущей на север, и постепенно испарились, стали невидимыми для тех, кто осаждал окруженную деревню. Женщины несли на руках младенцев. Маленькие дети, способные идти самостоятельно, тянулись сзади. Молодые поддерживали стариков. Больные и инвалиды ехали на ослах. Все они — в процессе беспорядочного исхода — оставили позади мебель, домашнюю утварь, чемоданы и опустошенные шкафы. Сбитый с толку деревенский сумасшедший, забытый в суматохе, не понимал, отчего его бросили одного[638].
В течение нескольких часов осаждающие, ликуя, полностью овладели деревней, на которую зарились уже давно. В этом момент жители Аль-Шейх Муниса (Al-Sheykh Muwannis) исчезли со страниц истории «Страны Израиля». Их уделом стало полное забвение.
Дома и фруктовые сады этой деревни уже не существуют. Сохранились два или три чудом уцелевших покосившихся строения, несколько разрушенных (и заброшенных) могильных памятников и с полдюжины особенно жизнелюбивых пальм, по счастливой случайности не помешавших строительству очередной парковки. Вплотную к последним полуразвалившимся домам годами рос и разбухал мой университет, крупнейший храм знаний в Израиле, разбросанный, как уже было сказано, по территории уничтоженной деревни. Книга, последние страницы которой раскрыты в данный момент перед вами, написана — частично — в одном из кабинетов этого университета. Этическое вдохновение, породившее некоторые из избранных мною для этой книги нарративных стратегий, имеет своим источником странное соседство между стертым с лица земли и построенным на ней, нестерпимую близость ускользающего прошлого и беспрерывно атакующего, меняющегося и порождающего перемены настоящего.
Как историк, то есть как дипломированный агент памяти, зарабатывающий на жизнь рассказами о всевозможных «вчера», я просто не мог завершить свою нынешнюю работу, «забыв» о прошлом физического пространства, в котором протекает моя повседневная жизнь. Разумеется, человеческая рука сделала практически все возможное, чтобы стереть то, что от этого прошлого осталось. Однако земля — все та же земля, небеса — все те же небеса, и морской горизонт, маячащий на западе, всегда будет все тем же морским горизонтом, который некогда, на самом деле не так уж давно, маячил перед другими глазами.
1. Забвение земли
Неизвестно, когда была основана деревня Аль-Шейх Мунис. На долю крестьянских жилищ всегда выпадает гораздо меньше истории, чем на долю административных центров, дворцов богачей и торговых городов. Впрочем, на карте Пьера Жакотена[639] (Jacotin), высококвалифицированного главы коллектива инженеров и картографов, сопровождавших армию Бонапарта, завоевавшую этот регион в 1799 году, эта деревня четко обозначена. Хотя на первых французских картах Палестины имена деревень еще не указывались, для данного населенного пункта было сделано исключение: по неизвестной причине картограф вписал рядом с этой точкой [на карте] арабское слово Dahr. Довольно вероятно, что оно означало лишь «вершина холма» [640]. Деревня действительно располагалась на обширном плоском холме, примыкающем к северному берегу реки Эль-Уджа, переименованной впоследствии в Яркон[641] .
По площади и числу жителей это был самый крупный населенный пункт к северу от города Яффо. Срок непрерывного существования этого поселения был, судя по всему, одним из самых долгих в истории здешних мест, если не считать, разумеется, самой Яафа (она же Яффо), палестинской столицы всего приморского региона.
Внизу, у подножия холма, на котором располагались земли Аль-Шейх Муниса, неподалеку от реки (в древности ее русло проходило несколько севернее, чем сегодня) в конце 40-х годов прошлого века были обнаружены развалины великолепного поселения, названного Тель-Касила (Tell Qasile). Уже в октябре 1948 года, вскоре после того, как жители арабской деревни были вынуждены покинуть свои дома, начались раскопки известнякового холма, находившегося всего в 800 метрах к югу от брошенных строений. В ходе раскопок были по счастливому случаю найдены два куска керамики с надписями, сделанными древним еврейским[642] письмом, скорее всего, в VII веке до н. э. Исследователи поначалу решили, что нашли еврейское поселение «времен царя Соломона» [643].
Как и в ходе многих других, более поздних археологических раскопок в «Эрец Исраэль», находки оказались богатыми — но не еврейскими. Выяснилось, что еще в XII веке до н. э. филистимляне — «те, что прибыли из глубокой зелени», согласно терминологии, использовавшейся в документах фараонов, — построили здесь речной (лишь незначительно удаленный от моря) порт. Вокруг мола постепенно развивалось и укреплялось богатое поселение, занимавшее около 16 дунамов. В его центре находился храм из глиняных кирпичей; по обе стороны от него были отрыты другие здания, частные и общественные. В XI веке до н. э. жители расширили и перестроили храмовое здание; его стены стали каменными. На застроенной территории были найдены многочисленные и разнообразные керамические изделия — от посуды до культовых принадлежностей. Улицы поселения оказались прямыми и параллельными, что указывает скорее на городское планирование, чем на спонтанное деревенское строительство. В конце X века до н. э. египтяне захватили поселение и сожгли его, однако деятельность в нем не прекратилась — уменьшились только ее масштабы.
Развалины V и IV веков до н. э., то есть оставшиеся от времен, предшествовавших завоеваниям Александра Македонского, указывают на довольно устойчивый характер здешнего поселения. Эллинистическая и римская эпохи также оставили многочисленные свидетельства крупномасштабной торговли, а также существования в центре поселения крупного и деятельного рынка. От византийской эпохи сохранилось здание, бывшее, судя по всему, самаритянской синагогой; короткое персидское (Сасанидское) завоевание оставило после себя редкую серебряную монету. На начальном этапе арабского владычества (конец правления Омейядов и эпоха Фатимидов[644]) здесь был построен большой «хан» (постоялый двор), здание которого, подпертое колоннами, служило пристанищем для многочисленных путешественников.
Поскольку земли в этом районе плодородны, можно предположить, что в ходе долгого исламского периода здесь продолжали жить и обычные крестьяне, однако, судя по всему, их дома несколько переместились на северо-восток, скорее всего, из-за разливов реки в особенно дождливые годы. На соседнем холме, чуть более высоком, чем Тель-Касила, также постепенно возникла деревня. Со временем
