мировой революции и мирное хозяйственное развитие страны. Мы, в данном случае, выражаем их интересы. Но есть и другие, которые крайне заинтересованы в дестабилизации обстановки везде, где только можно. Они считают, что не получили того, что должны в результате прошедшей революции и готовы двигать её и дальше. На мой взгляд, очень жаль, что вы пошли на сотрудничество с этими силами. Они используют вашу страну как инструмент для подрыва ситуации в Германии, точно так же, как население восточных областей Польши для её подрыва. Одни и те же люди ведут «активную разведку» в Галиции и Германии.
— Давление на Польшу – традиционная политика российского империализма, в этом нет ничего нового.
— Звучит логично. Но история покажет, что только Советский Союз может быть гарантом независимости вашей страны.
— Хорошо. Я найду способ донести эту позицию до нашего правительства.
— Хорошо бы еще и до французского, — меланхолично сказал Байер. — Их это тоже может заинтересовать.
— Извините, а как можно связаться с вами в Варшаве? — Николай знал, что запас карман не тянет, а польский резидент казался весьма разумным человеком. Тот написал на бумажке адрес и передал его Степану.
Когда Аршинов со Сташевским ушли, Николай с удовольствием потянулся.
— Кажется мы сделали полезное дело. По крайней мере, он задумался, а это может в решающий момент сыграть свою роль. Как вы думаете, может быть стоит подумать о сотрудничестве с ним?
— Если ваши мысли дойдут до него и он воспримет их как руководство к действию, то почему нет?
— Значит будет доводить его до ума. Ладно. Скажите, Оскар, а у вас есть связи с сильными антикоммунистическими кругами?
— Ну, в принципе я знаю ряд непримиримых политиков этого направления. Но они не пользуются авторитетом в стране. Понятно. А как бы отнёся Рейхсвер к возможности организовать обкатку своих кадров на полях сражений?
— Я думаю, положительно. У нас как и у вас есть реальная проблема задействовать пришедших с фронта людей в мирной жизни. А что вы предлагаете – устроить маленькую войну?
— Нет. Я отрабатываю то, о чем мы говорили в Берлине – я ищу аргументацию по поводу переноса активности коммунистов прочь из Европы.
Николай отправил Надежду домой, а сам поехал на Петроверигский. Надо было привести в порядок мысли. А их было много. Развитие событий не замедлялось, а наоборот, скорее набирало обороты. В этом надо было разбираться, и разбираться вдумчиво. Пока было ясно одно – наиболее серьёзными и, надо признать загадочными, союзниками являются китайцы. Именно и только они могут реально помочь Василию. Значит, надо сделать им приятно и показать работу лицом. Но пока что вся работа идёт на немцев. Пока боремся исключительно за их интересы, и, на что надо обратить внимание особо, ничего с этого не имеем. Это надо менять – это плохо.
У Сушина он наконец-то сел в свой кабинет и, достав листик, стал набрасывать меморандум на тему «Зачем нам нужен Китай». Через час он пошёл к телефону и позвонил в Наркомвнешторг, товарищу Красину.
Леонид Борисович согласился его принять в гостевом особняке Наркомвнешторга в восемь вечера. Он долго извинялся, что не может пригласить Николая к себе в «Метрополь», где у него были три комнаты с ванной – по тем временам чудо из чудес. Коля пошёл в аршиновский кабинет и лег на мягкий диванчик, который тот успел сорганизовать. Он быстро уснул и очень не хотел вставать, когда сушинский секретарь его разбудил в назначенное время.
До особняка Наркомвнешторга было недалеко. Николай в очередной раз подивился архитектурным вкусам большевистской элиты. Поднимаясь по вычурным залам здания на Пречистенском переулке, Коля думал, сколько же таких особняков отобрали у законных хозяев. По аналогии вспомнился анекдот про Лукашенко, который при виде «новорусских» домов обозвал их будущими детскими садиками, про что хозяева, правда, еще не знают.
Нарком был, как и в прошлый раз вальяжен и очарователен. Он угостил чаем и коньяком с бисквитами и лимоном. Было видно, что проблемы голода, так трогательно описываемые в советской печати все Николаево детство сюда не добрались.
Коля постарался быстро перейти к делу. Завести наркома было не сложно.
— Россия всегда, я повторяю, всегда была активно включена в мировую торговлю. Русь, как государство была создана на основе потребности в обслуживании и содержании торгового пути из Варяг в Греки. И даже после разрыва, вызванного татарами, когда путь в Китай лёг южнее, всё равно были найдены формы использования уже собственно российских ресурсов. И поэтому в 16 веке, когда англичане приплыли в Архангельск, страна могла предложить лес, пеньку, ворвань, и главное – зерно. Всё последующее время наша экономика формировалась с учётом внешнего спроса и предложения. Сейчас, когда произошло резкое свёртывание внешней торговли, вызванное позицией непризнания Советской России, экономика страны страдает чрезвычайно. Мы теряем гигантские возможности для получения денег, получения кредита, для развития целых отраслей промышленности. На этом наживается узкая кучка спекулянтов, сконцентрированная в Берлине. Они берут себе очень немалую разницу между вынужденной ценой нашего предложения и ценами Мирового рынка, на который они выводят наши товары, но уже под своей маркой. Только прорыв блокады даст нам возможность ускорить темпы нашего хозяйственного развития. Тогда решаться и социальные вопросы – прежде всего вопрос безработицы. А это уже проблема нашей опоры – рабочего класса. Будет эта самая работа – будет формироваться и укрепляться его сознательная часть, а значит партия будет сильнее, шире её социальная и политическая опора.
— И, наверное, развитие индустрии даст возможность усилить наши позиции в мире, — провокационно спросил Коля. Зная наперед результаты дискуссии о путях развития теории «мирного сосуществования» говорить правильные вещи было нетрудно.
— А усиление нашей позиции в мире – это укрепление армии, укрепление страны, как базы для дальнейшего развития революции в других странах, — продолжал он.
Леонид Борисович внимательно посмотрел на него. То, что излагал Николай было практически внове в партийной элите. В это время господствовала теория «мировой революции», которая предполагала активную подрывную работу в Европе, ибо, считалось, что без победы там построить социализм в крестьянской России будет невозможно.
— Мне, как практическому хозяйственному работнику хорошо видно, что реализация курса на мировую революцию сильно мешает установлению политических и экономических связей, — сказал он, по-прежнему не отрывая взгляд от Николая. Он осторожно взял рюмку с коньяком и сделал микроскопический глоток. Было видно, что он активно размышляет.
— Понятно. — сказал Николай и перешёл к главному. — А если предложить Западу компромисс в виде свёртывания революционной активности в Европе? Как он отреагирует на это?
— Однозначно положительно. Но он болезненно отнесётся к нашим попыткам начать революционное движение в странах, которые они относят к зоне своих интересов.
— Понятно. Англичане боятся за Индию. А за Китай?
Красин понимающе кивнул.
— Китай необъятен и на данном этапе он для них безразличен, особенно его внутренние районы. На побережье они будут бороться за торговые привилегии, а вот внутренние территории, Хинтерланд, как ныне модно говорить – для них белое пятно на карте.
— Значит, если мы покажем свёртывание революционной борьбы в Европе и перенос её тяжести на Дальний Восток, Англия, и я думаю, Франция будут довольны.
— Для них политическая нестабильность в Китае – давно ожидаемое благо. Распад единого государства и внутренние междоусобицы делают его легкой добычей в глазах колонизаторов. Тем более, что на торговле традиционными китайскими товарами это не скажется – как чай продавали, так и будут. Может быть даже произойдёт улучшение их позиций – правители районов будут искать их поддержки в
