Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Но если можно, не откладывайте очень.

Меня, теперь, когда он умер, переводят под Париж.[1224] Но пишите еще сюда.

Как жаль, что он так и не увидел своей книги. Даже в этой маленькой радости ему было отказано.

Боюсь, что мое письмо Вас расстроит — ведь Вы, я знаю, к нему по-настоящему хорошо относились.

Сердечно Ваша

Ирина Одоевцева

Посмертный дневник

1) ...Александр Сергеич, я о Вас скучаю.
С Вами посидеть бы, с Вами б выпить чаю.
Вы бы говорили, я б, развесив уши,
Слушал бы да слушал, душа-дорогуша.

Вы мне все роднее, Вы мне все дороже,
Александр Сергеич, Вам пришлось ведь тоже
Захлебнуться горем, злиться, презирать -
Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.

2) Кошка крадется по светлой дорожке.
Много ли горя в кошачьей судьбе?
Думать об этой обмызганной кошке
Или о розах. Забыть о себе.

Вечер так длинен и скучен и душен.
Небо в окне, как персидская шаль.
Даже к тебе я почти равнодушен,
Даже тебя мне почти уж не жаль.

3) Я жил, как будто бы в тумане,
Я жил, как будто бы во сне.
В мечтах, в трансцендентальном плане.
И вот пришлось проснуться мне.

Проснуться, чтоб увидеть ужас,
Чудовищность моей судьбы.
…О русском снеге, русской стуже…
Ах, если б, если б… Да кабы!

4) В громе ваших барабанов
Я сторонкой проходил —
В стадо золотых баранов
Не попал. Не угодил.

А хотелось, не скрываю, —
Слава, деньги и почет.
В каторге я изнываю,
Черным дням ведя подсчет.[1225]

Сколько их еще до смерти —
Три или четыре дня?
Ну, а все-таки,[1226] поверьте,
Вспомните и вы меня.

Август 1958 года

Георгий Иванов

178. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 17 сентября 1958. Йер.

17-го сентября 1958

Дорогой Роман Борисович,

Спасибо за книгу![1227] Теперь, конечно, никакого значения не имеет, что обложка не в две краски.

Но до чего жаль, что она так задержалась. Жорж был уверен, что она вообще не выйдет, что набор разобрали. Он брал с меня слово, что я не получила от Вас письма и не скрыла его.

Он ничем не мог объяснить, что Вы больше двух месяцев не писали ему. Он думал, что Вы не решаетесь заявить, что книги не будет. Я старалась его разубедить, что Вы заняты, что Вам не до нас — вот даже ледерплекс не послали мне — но он не верил — Гуль не такой. Я знаю...

Но теперь поздно об этом жалеть. Я потом напишу Вам обо всем. Это было так ужасно, что я сейчас не могу совсем.

После Жоржа осталось много стихов. Он в последнее время сочинял иногда по три, по четыре для «Посмертного Дневника», как он говорил. «При жизни таких печатать нельзя».