вам так глубока, так безбрежна, как само небо. И тревога за вас порой охватывает меня с такой силой, что дышать невмоготу… Невзирая на преследования, вы рветесь туда, где трудно и опасно. Вы боитесь, что наша любовь…
Она ладонью прикрыла ему рот и, глядя прямо в глаза, молчала. И только глаза ее, казалось, говорили:
«Любимый мой… Я навсегда отдаю тебе свое сердце, жизнь… Я хочу, чтобы моя любовь принесла только радость, только счастье… Но я сейчас не открою своего чувства. Зачем мне тебя обнадеживать, если это не в моей власти? Ты знаешь, я еду туда, где царь нагло издевается над законами страны, где по малейшему подозрению меня могут заточить в тюрьму и томить годы в ужасном одиночном заключении. Может быть, чтобы спастись от умопомешательства, мне будет легче умереть…»
Откуда-то изнутри у Ярослава поднялась могучая волна, которая заслонила собой все, все вокруг, кроме милого, самого дорогого лица. Он прижался губами к ее губам.
— Буду ждать тебя, Каринэ…
В БАРЕ «КУБОК РЫЦАРЯ»
Забастовка пильщиков началась в назначенный день, а накануне полиция арестовала Гая.
— Пусть себе страйкуют сколько угодно, — самодовольно говорил барон фон Раух своему бессменному управляющему пану Любашу. — Поголодают недельку — снова придут! А будет так, как я сказал: рабочий день только двенадцать часов, и ни одного крейцера прибавки!
Однако минул уже месяц, как лесопилки стояли, а забастовщики и не собирались сдаваться.
Газета «Курьер львовский» напечатала сенсационное сообщение. На улицах и площадях Львова раздавались голоса кольпортеров:
— «Курьер львовский»! «Курьер львовский»! Барон фон Раух уволил бастующих! Страйк пильщиков кончился! Конец страйка!
Угрюмый Ромка Мартынчук остановился на одной из центральных улиц. Прижав к груди пачку газет, он с тревогой прислушивался к звонким мальчишеским голосам:
— «Курьер львовский»! Барон фон Раух набирает новых рабочих!
— «Курьер львовский»!
— Это Антек продает! — с горечью и злобой вырвалось у Ромки.
Энергичный, не по летам широкоплечий, Антек бойко распродавал газеты:
— «Курьер львовский»! Конец страйка! Три тысячи безработных могут получить работу!
К маленькому газетчику подошли господин и нарядная дама с кружевным зонтиком. Господин молча взял у Антека газету и бросил монету. Мальчик поймал ее на лету.
Оставалось всего несколько газет. Антек вытер ладонью пот со лба и начал торопливо подсчитывать выручку, не забывая при этом выкрикивать:
— «Курьер львовский»! Конец страйка! Конец страйка!
Ромка собирался перебежать дорогу, как к нему подскочил худощавый господин в котелке:
— Газетку!
— Не продаю, пан! Газеты вчерашние!..
Господин рванул из рук мальчика газету, взглянул на заголовок.
— Я тебе покажу, как врать, пся крев! Полицай!
Ромка показал господину «длинный нос» и сорвался с места. К господину подбежал полицейский, и они пустились вдогонку за маленьким газетчиком.
Ромка пробежал мимо Антека и юркнул за рекламную тумбу. Антек хотел что-то сказать Ромке, но в ту же минуту перед ним очутились господин в котелке и полицейский.
— Эй, сморкач, ты не видел, куда делся мальчишка с газетами? — сердито шевельнул усами господин в котелке.
— Туда… на Краковскую!.. — не растерялся Антек и показал совсем в противоположную сторону.
Когда преследователи скрылись за углом, из-за тумбы вышел Ромка.
— Здорово я их обдурил, Ромусь! — И Антек протянул другую руку. Но Ромка презрительно смерил Антека с ног до головы и руки не подал.
— Штрейкбрехер!
— Ромусь… Как же… я не могу страйковать! Отец в тюрьме, а мама ошпарила руку и не может стирать.
Ромка жалел друга. Он понимал, что Антеку трудно, что нельзя оставлять голодной больную мать, но…
— Все равно страйкуй! — Ромка был неумолим. Увидев, что глаза Антека наполнились слезами, он примирительно, хотя и хмуро, добавил: — Больше так не делай. Пойдем к нашим… Тебе из рабочей кассы помогут.
Мальчики побежали по направлению к площади Рынок.
В это же самое время Стахур спешил на явку к Вайцелю. Миновав старинную пороховую башню, он спустился по каменной лестнице с земляного вала, входившего когда-то в систему укреплений города, и повернул в узкий каменный коридор.
На углу возле синагоги Стахур купил газету «Курьер львовский». На ходу бегло просмотрел ее и, удовлетворенный, заметил про себя:
«Получилось лучше, чем я ожидал. Вот хозяин! Выгнал — и баста! А я удивлялся, чего он с ними возится. Ловкий! Сумел же он тогда продать свой горящий нефтепромысел… Черт знает что — продать горящий промысел! Вот у кого надо учиться из огня деньги делать! Так, так… Ну, а уж как рабочих в руках держать — барону не мешает у меня поучиться…»
Стахур остановился перед пивным баром, где недавно на вывеске красовались два рыцаря в латах с кубками в руках. Новый хозяин бара, ловкий и предприимчивый делец, использовал современную сногсшибательную рекламу: на вертикальной вывеске — большая гильотина, осужденный стоит на коленях, голова на плахе, и черным по желтому написано: «ДАЙТЕ МНЕ КУБОК ПИВА ИЗ БАРА «КУБОК РЫЦАРЯ».
Стахур толкнул дверь-вертушку и вошел в низкое тесное помещение. Хотя улицы заливало солнце, тут светились бронзовые фонари с разноцветными стеклами. Стены бара до половины были обшиты дубом, а выше, до самого потолка, зеркала отражали свет фонарей.
В это время бар, как обычно, заполнили посетители. Молодая цыганка, маняще улыбаясь, извивалась между столиками и пела под аккомпанемент двух скрипачей цыган. На Стахура никто не обратил внимания, но он сразу заметил: за столиком в центре бара сидели студенты — Тарас, Денис, Стефан, Ярослав и Ян Шецкий.
Стахур направился к стойке и заказал пиво. Затем осторожно, краешком глаза, посмотрел в сторону студентов. Увлеченные разговором, они не замечали его.
Стахур быстро шмыгнул за портьеру.
— Присаживайтесь, — надменным взглядом холодных серых глаз встретил Стахура в кабине за портьерой переодетый директор тайной полиции Генрих Вайцель.
Открыв золотой портсигар, Вайцель взял мятный леденец и бросил в рот. К пиву он не прикасался.
— Вы знаете?
— Да, читал, — Стахур показал газету.
— События складываются в вашу пользу.
— Понимаю. Теперь я могу уверенно сказать, что все это произошло по вине Гая.
— Учтите, Гая мы освободили.
— Освободили? — с досадой вырвалось у Стахура.
— Да. Но теперь важно, чтобы рабочие вам доверяли больше, чем Гаю.
