Христина, тяжело вздохнув, погладила кудрявую головку мальчика.
— Йой! Разве это поможет нам, Давидка? Спрячь себе. Боже, боже, что мне делать?!
Женщина в отчаянии зарыдала. С балкона и окон сочувственно смотрели соседи. Чем они помогут? Вот если бы пани Калиновская была здесь. Нет ее, уехала лечиться…
К Христине подошел Ярослав.
— Не надо, пани Христина… Успокойтесь, все будет хорошо, — утешал он женщину.
Гриць отломил по куску хлеба голодным сестренкам и Михасю. Ромка великодушно отказался от угощения. Но Давидка взял и жадно принялся есть хлеб.
— Пан Зозуляк, подождите день-два… Вот скоро кончится страйк, — снова взмолилась Христина.
— Он уже кончился! — прервал ее домовладелец.
Женщина в радостном волнении перекрестилась.
— Боже милый! Мы заплатим вам с процентами, не беспокойтесь. Теперь Богдан получит прибавку.
— Он уже получил! Его арестовали!
— Что?! Арестовали?.. Побойтесь бога, за что?
— Пан Зозуляк, завтра к концу дня пани Ясень вам уплатит долг, — обратился к домовладельцу Ярослав.
— Да где же ей взять? Голодранцы, прости господи. У них и продать нечего. А за кучу этого хлама никто не даст и пару крейцеров! Я вас спрашиваю, пан Калиновский, вы образованный человек, скажите, разве это разумно? Бастовать, когда у тебя дома голодные жена и дети. Нет, вы только подумайте, прошу пана, Богдан Ясень ставит требования! И кому? Барону фон Рауху! Барон — миллионер! Магнат! Свояк наместника Галичины! А кто такой, я вас спрашиваю, пане Калиновский, Богдан Ясень? Кто? Нет, нет, прошу пана, они мне завтра ни крейцера не заплатят.
— Я уплачу, — заверил Калиновский.
— О, это другое дело, прошу пана. Если вы ручаетесь, пан Калиновский, я мешкання никому не сдам.
Ярослав уже поднимался по железной наружной лестнице в свою квартиру, когда высокий полицейский, не отрывая от него взгляда, что-то шепотом спросил у Зозуляка.
— Да, это он. Очень богатый пан, очень богатый, — ответил домовладелец.
Из-за арки вышел второй полицейский. Зозуляк, играя ключом на длинном шнуре, сказал Христине:
— Ваше счастье, что я тоже русин. Мое сердце не позволяет выбросить вас на улицу. Можете оставаться до завтра во дворе. — Он вздохнул. — Моя доброта меня доведет до нищеты.
Зозуляк направился в подвал, чтобы собственноручно повесить замок на «мешкання», как он громко называл два сарайчика, кое-как приспособленные для жилья.
В эту минуту у Ромки родился дерзкий план. Не теряя времени на совет с друзьями, он, точно мышонок, шмыгнул вслед за домовладельцем в подвал.
— Пан Овсянко, а чи вы собираетсь платить мне за мешкання? — сердитым голосом обратился Зозуляк к столяру. В большом подвале без единого окошка, где всегда горела керосиновая лампа, была квартира и мастерская чахоточного столяра Овсянка.
— Так, так, пан Зозуляк, — поспешил заверить столяр. — Я получил заказ от отца эконома на дюжину оконных рам для доминиканского монастыря.[53] Я вам уплачу с процентами свой долг, пан Зозуляк. Так что, прошу покорно, не извольте беспокоиться, пан Зозуляк, — кланяясь, говорил вслед домовладельцу столяр.
В дверях мастерской неожиданно появился Ромка.
— Тебе что? — удивился столяр.
— Прошу пана… Дайте мне немножко клею, — тоном заговорщика попросил мальчик.
— Бери, вон там, на верстаке.
Пока Зозуляк возился с замком возле дверей квартиры, которую прежде занимала семья Ясеней, Ромка, пробегая мимо домовладельца, незаметно прилепил ему на спину какую-то бумагу.
Зозуляк вышел во двор, самодовольно играя ключом на шнуре.
Под стеной, где были сложены вещи Ясеней, Ромка что-то таинственно шептал Грицю и Давидке, а те едва сдерживали смех.
— Прошу, панове, — обратился Зозуляк к полицейским, — мы можем идти.
Но только Зозуляк с полицейскими направились к воротам, как в толпе, заполнившей двор, зашушукались, послышался смех, и вдруг грянул взрыв хохота. Зозуляк и полицейские удивленно обернулись. Смех оборвался. Только торговец, владелец будки «Пиво — лимонад», толстый пан Рузевский, стоя у окна, трясся от хохота.
— Хо-хо-хо! Хо-ле-рра!
Ему что! Пан Рузевский не боится. Пан Рузевский за свои гульдены может не только квартиру снять, где ему вздумается, а и собственный дом приобрести. Торговец однажды попытался откупить у Зозуляка дом, но хозяин заломил такую цену, что пан Рузевский сказал себе: «Пусть Зозуляка скорее холера хватит, чем я дам ему такие деньги за дом!» И сейчас, прочитав на спине Зозуляка написанное сажей «холера», торговец ликовал.
Как ураган, во двор влетела Катря Мартынчукова.
— A-а! Вы еще тут, ироды! Чтоб вас шляк трафил! Явился: «Проше пани, проше пана!» И это пугало притащил с собой! Выбросили! Гром бы вас побил, проклятых! Да что ты плачешь, Христина? А вы там, соседи, чего испугались? Га? Помоями их облейте!
— Пани! Прикусите язык! Не то… — угрожающе рявкнул полицейский.
— И-и-и! Закукарекал, петух навозный! Проваливайте, пока ноги не переломали!
— Не связывайтесь, прошу пана, — тронул за рукав полицейского Зозуляк. — Это прачка Катря Мартынчукова, жена каменщика. Ведьма, прошу пана, сумасшедшая. Ее вся улица боится.
— У-у, холера! Паук пузатый! — бросил вслед домовладельцу Ромка и даже погрозил кулаком.
ДВА ИМЕНИННИКА
Наступил вечер. На старой железной кровати лежали одетыми Ромка и Гриць. Они молча смотрели на усыпанное звездами небо.
Подошла Катря. Поставила на ящик перед мальчиками миску с горячей дымящейся картошкой и спросила:
— А где Давидка?
— Побежал милостыню просить, — ответил Гриць. — Ему хорошо, он сирота, ему можно…
— Стыдно просить! Я сдох бы скорей…
— Ешьте и укладывайтесь спать, — устало проговорила Катря и ушла.
Мальчики набросились на картошку. Появился вислоухий черный щенок и жалобно заскулил.
— Лови, Жучок! — бросил ему Ромка картофелину.
— Смотри, жадюга какой, даже не жует.
— Голодный, как и мы, — серьезно объяснил Ромка.
В окнах, выходящих во двор, постепенно гасли огни. Залаяла собака. Жучок навострил уши и тотчас же отозвался.
— Слушай, Ромка, утром мама меня перекрестила, поцеловала и сказала, что сегодня мне одиннадцать лет исполнилось.
— Вот как! Когда у меня будут деньги, я куплю тебе подарок, — пообещал Ромка и спросил: — Грицько, а кем бы ты больше всего на свете хотел быть?
— Пекарем! — не задумываясь, выпалил Гриць.
— Пекарем? — разочаровался Ромка.
