верю-то с трудом, но к этому человеку я чувствую некоторую привязанность. Ну вот, казалось бы, кто он для меня? Человек, который считает себя хозяином и который, кстати, купил меня насквозь незаконным способом. Практически незнакомый, с которым я общалась всего-то пару раз, да и не назвала бы это общение полноценным. Тем не менее сейчас я поняла, что нас с ним что-то крепко связывает. Это странное ощущение, которому должны быть объективные причины, а не какая-то метафизическая связь. В любом случае, я буду защищать его интересы, как свои. Что для меня не характерно вообще-то, я эгоистка и забочусь только об интересах тех, кто мне по-настоящему дорог. Даже оправдываться не буду, что в нашем мире сейчас почти все такие, выживают как могут. По-моему, тут все дело лишь в характере, а не в окружающем мире. Эгоизм – только одна из его черт.
Что-то мои размышления стали похожи на пустое псевдофилософствование. Это от скуки.
Мне и впрямь скучно. Ингельд, нехороший человек, приятно время проводит, а мы тут с Бьёрном вынуждены скучать. Хотя рыжий, как мне думается, скучать не способен в принципе. Вот выдержка у человека, лежит на широком диване, лениво книжку листает. А я прямо завидую, сама бы что-нибудь почитала, да не могу. Напрячь, что ли, Бьёрна, чтобы мне вслух почитал? Хоть голос послушаю. Рыжий возражать не стал, внял моим умоляющим гримасам и начал читать. Ой, лучше бы он этого не делал, книга оказалась каким-то нудным любовным романом, да еще и написанным довольно архаичным языком. Ужасно! В конечном счете Бьёрн просто уснул, а я, поскучав еще некоторое время и дождавшись спокойного, ровного дыхания рыжего, осторожно потрогала дверь. Естественно, никто нас не запирал.
Дверь даже не скрипнула отлично смазанными петлями, позволяя протиснуться в узкую щелку.
Наверное, бродить по чужому дому ночью и без разрешения хозяев не слишком хорошо. Но совесть меня нисколько не мучила. Хозяйка этого дома мне активно не нравится, потому прогулку по дому можно считать легкой диверсией в том случае, если я таки ухитрюсь что-нибудь случайно натворить. А если серьезно, то не думаю, что об этом кто-нибудь узнает.
Было тихо, почти так же, как в доме Ингельда в ту первую ночь. Почти, потому что из комнат второго этажа доносились приглушенные звуки, говорящие о том, что хозяйка и ее гость спать пока не собираются. Все-таки хороший у драконов слух, однако. Стены тут отнюдь не картонные, как мне думается, халтурить на строительстве в этом мире еще не научились, тем не менее мне кое-что слышно. И завидно, между прочим, у людей тут личная жизнь вовсю, а у меня хвост, чешуя и сплошное огорчение.
Тихо прикрыв дверь комнаты лапой, я осмотрела длинный коридор и принюхалась. Тут же волна разнообразных запахов ворвалась в нос, словно резко став сильней и четче. В мозгу сами собой выстраивались образы, соответствующие этим запахам. Так, вот тут, по соседству, гостевые комнаты – пахнет жилым помещением, но не так, как если комнатами пользуются постоянно. Это мне неинтересно. Вот в ту сторону, вниз по лестнице и налево, точно кухня. Слабый аромат съестного тонкой струйкой доносился именно оттуда. В ту сторону – хозяйские покои, это мне тоже не слишком интересно.
Дом оказался довольно большим, по первым впечатлениям, раза этак в два побольше, чем у Ингельда. Мне смутно казалось, что должно быть наоборот. Все же социальное положение повыше: советник короля и наверняка аристократ. Размер дома и его богатое убранство – это ведь тоже показатель престижа, соответственно и дом у Ингельда должен быть богаче и больше, ему по должности положено свою значимость демонстрировать. Хотя мне-то какое дело по большому счету?
В какой-то момент я поймала себя на том, что крадусь по коридору на цыпочках, выгнув спину дугой и напряженно задрав крылья и хвост. Когти бесшумно вязли в толстых коврах, не издавая ни звука. Я тихо фыркнула, остановилась, складывая крылья и опуская хвост. Чувствую себя то ли разведчиком, то ли уличной кошкой, забравшейся в чужой дом. Тоже мне, Штирлиц чешуйчатый.
По дому я бродила без всякой цели, но, очевидно, мой нос и мое любопытство лучше знали, что мне нужно, безошибочно выведя к открытому окну. С улицы привлекательно пахло свежим воздухом и незнакомыми ночными цветами. Я, как завороженная, взобралась на широкий подоконник и с трепетом выглянула наружу. По двору бегали два здоровущих черных пса, где-то дальше, невидимый с моего места, ходил охранник. Я слышала его шаги и тихое покашливание. Уже не в первый раз убеждаюсь, что в темноте вижу ненамного хуже, чем днем.
Нестерпимо захотелось расправить крылья и взмыть в небо. Только в этот момент осознала, насколько моему телу не хватает свободного полета. Можно сколько угодно летать по помещению, ловко лавируя между предметами мебели, но с небом это не сравнится никогда. Небо – это бесконечный простор и свобода, это ветер, держащий крылья. И сейчас мне безумно хотелось туда, ощутить все, чего мне так не хватало. Понимаю, что нельзя, понимаю, что может быть опасно, но сопротивляться этому желанию почти невозможно. Крылья нервно подрагивали, от возбуждения готовые в любой миг расправиться и подбросить меня в воздух. Я уже до половины свесилась из окна, цепляясь когтями за подоконник, чтобы не выпасть…
– И куда это ты собралась?
От неожиданности я присела и разжала пальцы. Тут же почувствовала, как меня крепко хватают за хвост и втягивают в дом, не давая выпасть из окна. Так я и повисла вниз головой, понуро свесив лапы и крылья. Впрочем, притвориться мертвой тушкой не удалось.
– Тебе же говорили, что нельзя на улицу одной.
Оборачивалась я с изрядной опаской, однако Бьёрн особо сердитым не выглядел и, кажется, ругать меня не собирался, уже легче.
Но летать-то как хочется!
Я сложила лапки в молитвенном жесте и сделала очень жалобные глаза. Не самое простое дело, скажу я вам, изображать такие пантомимы, вися вверх хвостом, как вяленая вобла. Телохранитель строго нахмурился, и я сделала глаза еще более жалобными, даже исхитрилась издать звук, похожий на писк голодного котенка.
– Нельзя, – строго заявил рыжий.
Вот зануда! Ну чуть-чуть, хоть несколько минут, пусти, а? Я же с ума сойду, небо вот оно, рядом, но почти недоступно.
– Ладно, но только над домом и недолго, – для наглядности сопроводив свои слова понятным жестом, разрешил он неохотно. – И вернешься сразу, как позову.
Я с энтузиазмом закивала и мигом рванула в окно, стоило только Бьёрну разжать руку, чуть не встретилась с рамой, сделав в полете замысловатый кульбит. Быстрей отсюда, пока этот доблестный страж не передумал и не поймал меня за хвост снова.
Ночное небо. И почему его часто сравнивают с бархатом? По-моему, ночное небо похоже на темную глазурь, усыпанную сияющими искорками звезд. И запах… ночь пахнет совершенно по-особенному, даже в городе. Она пахнет ветром, свободой, предутренней росой, грозовыми тучами, облетающими с деревьев по осени листьями или ночными цветами. Ночь имеет много запахов.
Я носилась над домом на предельной скорости так, что начало ломить крылья. Это было такое невыразимо великолепное ощущение, что хотелось смеяться и кувыркаться в воздухе. Этому желанию я тоже поддалась с легкостью, резвясь высоко над домом, иногда ныряя вниз, чтобы показаться на глаза пристально наблюдающему телохранителю. Не удержалась от маленького хулиганства. Псы по двору бегают такие важные, сытые, с лоснящейся шерстью. На бреющем полете прошлась когтями по хребту одного из псов, едва хвоста не лишилась (и дался всем мой хвост!), у собачки тоже отменная реакция.
Бьёрн тут же высунулся в окно и сделал мне недвусмысленный жест рукой. Пришлось возвращаться.
И вдруг меня пронзила мысль, от которой я едва не сложила крылья на лету. До меня внезапно дошло, что Бьёрн со мной разговаривал! Он мне книгу читал, и я его
Вот почему тот роман показался таким странным, я же больше половины слов не поняла. Или понимала не вполне четко. Вот это новости! Это что же получается: я за несколько дней выучила незнакомый язык на самом примитивном уровне? Стихи, пожалуй, читать еще не смогу и, как выяснилось, самые незамысловатые литературные произведения пока не вполне воспринимаю. Однако короткие фразы телохранителя перевела свободно. Хотя…
В задумчивости я выровняла полет и аккуратно приземлилась на подоконник. Тут же была сграбастана в охапку. Ладно, пусть несет, а мне подумать надо и кое-что понять. Я действительно поняла
