— Скажи еще: если ты искренне веришь в неотвратимость возмездия.
— А ты ведь не веришь?
— В возмездие? Верю, конечно. Это довольно забавная концепция, не так ли? — Она улыбнулась.
— Ты шутишь? — спросил я.
— Нет, нисколько. — Ответив, она покосилась на часы на моем запястье.
— Только не говори, что мое время истекло!
— Почти истекло.
— Превосходно, — сказал я и добавил: — Да, я знаю, это прозвучит нахально, но…
— Увидимся через три дня, Гарри.
— В то же время?
Она погладила мои волосы.
— Видишь, ты уже усвоил…
— Усвоил что? — пронеслось у меня в голове.
12
Я был решительно настроен на то, чтобы наконец разрушить унылый распорядок своей жизни. Поэтому стал исследовать новые quartiers и даже заставил себя три раза в неделю бегать вдоль канала Сен-Мартен — мой скромный реверанс в сторону модной идеи поддержания хорошей физической формы. Пару раз в неделю я объявлял день, «свободный от кино», и вместо «Синематеки» отправлялся в музеи.
Однако все эти новые развлечения по-прежнему оставались вторичными на фоне свиданий с Маргит, которые проходили дважды в неделю. И дело было не только в сексе. Общение с этой женщиной стало для меня отдушиной в рутине повседневности. Нет ничего удивительного в том, что все мы ищем близости. Я говорю не о физической близости, а о той, что дает понять: ты не одинок этом мире.
Но с Маргит я все равно чувствовал себя одиноким, поскольку она по-прежнему держала дистанцию. Когда я пришел на четвертое наше свидание, она повела меня к дивану, расстегнула джинсы и начала делать минет. После этого, когда я попытался обнять ее, она мягко оттолкнула мою руку со словами, которые я уже слышал: «Не сегодня».
Еще через три дня она была совсем другой — ненасытной и страстной. После секса она много болтала и казалась по-настоящему влюбленной. Настолько, что я даже осмелился сказать:
— Послушай, я понимаю, что, наверное, слишком тороплю события… Но мы так чудесно провели время… Почему бы нам не сходить куда-нибудь поужинать или…
— У меня работа. И у тебя тоже.
— Но мне на работу только к полуночи, так что у нас пара часов…
— А ты действительно просто сидишь там всю ночь, пока разгружают меха? — вдруг спросила она.
— Именно так.
— Ты когда-нибудь встречался с людьми, которые тебя наняли?
— Только с угрюмым придурком, заправляющим местным интернет-кафе. Он каждый день вручает мне конверт с жалованьем.
— Посредник?
— Что-то вроде того.
— Скажи, а ты когда-нибудь задумывался о том, что на самом деле происходит в этом здании?
— Я же говорил тебе, это меховой склад.
— Ты лжешь…
Я предпочел промолчать.
Она заговорила первой:
— Только избавь себя от угрызений совести из-за того, что не сказал мне правду.
— Правда в том, что я не знаю правды. Извини.
— Зачем извиняться? Все мужчины врут.
— Без комментариев, — ответил я.
— Да хватит тебе каяться. Позволь, я угадаю: твоя бывшая жена много рассуждала о необходимости доверия в браке, о том, что без «абсолютной честности» нет «реальной основы для близости».
Пытаясь вспомнить, когда же я успел выложить ей всю правду о Сьюзан, я напрягся.
Маргит опередила меня:
— Откуда я это знаю? Ну, это всего лишь предположение, к тому же основанное на моих рудиментарных представлениях об американской морали во всей ее ханжеской изощренности.
— А что проповедует французская мораль?
— Обособление. Картезианскую логику двух разных вселенных внутри одной жизни. Примирение с противоречащими друг другу семейной обязанностью и иллюзией свободы. Как сказал Дюма, брачные оковы тяжелы, и, чтобы нести эту ношу, требуются усилия нескольких человек. Самое главное, не
