— Стефан Бергквист пережил своего отца на три дня, — медленно произнес Натан.
— Что с ним случилось?
— Я не очень понял — что-то с его мотоциклом. Я запросил предварительный отчет…
— Что тебе пока известно?
Долговязый седой Поллок уселся на стул.
— Я провел несколько туров переговоров с его матерью, Сив Бергквист, и ее приятелем Микке Юханссоном… Выяснилось, что Сив одно время заменяла секретаршу Пальмкруны, когда он служил в Четвертой военной флотилии. У них была короткая связь. Сив забеременела. Когда она сказала об этом Пальмкруне, тот предложил аборт. Сив вернулась в Вестерос, родила и всем твердила, что отец неизвестен.
— Стефан знал, что Карл Пальмкруна — его отец?
Натан покачал головой. Он вспомнил слова матери: «Я говорила Шмелю, что его папа умер, умер еще до того, как Шмель родился».
В дверь постучали. Вошла Анья Ларссон и положила на стол только что распечатанный, еще теплый, отчет.
— Несчастный случай, — сказала Анья, не вдаваясь в объяснения, и вышла.
Йона взял папку и стал читать отчет, начав с заключения криминалистов. Из-за высокой температуры смерть наступила не от отравления угарным газом, а от ожогов. Еще у живого, у Стефана кожа полопалась, как от глубоких порезов, а мышцы сморщились. Череп и кости треснули от жара. Патологоанатом зафиксировал ожоговые гематомы, скопление крови между черепом и твердой мозговой оболочкой: кровь у несчастного буквально закипела.
— Ужас, — буркнул комиссар.
Пожарным пришлось нелегко — от заброшенного склада, где нашли Стефана, почти ничего не осталось. Все было покрыто тлеющим пеплом: черные металлические части и колючие останки обуглившегося тела, скорчившегося возле двери. Предварительная версия полиции основывалась на показаниях единственного свидетеля, машиниста, вызвавшего пожарную команду. По результатам экспертиз выходило, что шестнадцатилетний Стефан Бергквист находился в сарае, когда его мотоцикл неудачно упал и заблокировал дверь. Крышка бензобака оказалась закрыта плохо, и бензин вытек. Отчего загорелся бензин — из отчета было неясно. Скорее всего, от сигареты.
— Пальмкруна умирает, — задумчиво сказал Поллок. — Оставляет все свое состояние сыну — и через три дня сын тоже умирает.
— Все переходит матери?
— Да.
Оба замолчали. В коридоре послышались медленные неуверенные шаги, и в кабинет вошел Томми Кофоэд.
— Я открыл сейф Пальмкруны, — хмуро сказал он. — Там ничего не было, только вот это.
У него в руках появилась книжка в красивом кожаном переплете.
— Что это? — спросил Поллок.
— Автобиография. Для людей его класса — обычное дело.
— В смысле — дневник?
Кофоэд пожал плечами.
— Скорее — скромные мемуары, не для публикации. Так, добавить кое-что к семейной истории. Написаны от руки… Начинаются генеалогической таблицей, изложена карьера отца, потом печальное описание собственных школьных лет, экзамены, военная служба и карьера в министерстве иностранных дел… Сделал несколько неудачных вложений, финансовые дела сильно ухудшились, продавал землю и имущество. Все описано очень сухо…
— А сын?
— Связь с Сив Бергквист коротко характеризуется как несчастный случай. — Томми глубоко вздохнул. — Но Пальмкруна довольно скоро начал упоминать в дневнике о Стефане, а в последние восемь лет и вовсе писал только о нем. Он наблюдал жизнь мальчика на расстоянии, знал, в какую школу тот ходит, знал о его увлечениях, друзьях. Несколько раз упоминал, что наследство надо восстановить. Он как будто копил деньги, чтобы положить их на счет сына. Под конец Пальмкруна писал лишь о том, что хочет встретиться с сыном, когда тому исполнится восемнадцать. Писал, что надеется, что сын его простит, что они наконец, после стольких лет, познакомятся. Только об этом и думал… А теперь оба погибли.
— Кошмар какой, — пробормотал Поллок.
— Как ты сказал? — Йона вскинул на него взгляд.
— Я говорю: какой-то дурной сон, — удивленно ответил Поллок. — Пальмкруна был готов на все ради сына — а сын пережил отца всего на три дня. Он даже не узнал, кто его отец.
60
Еще чуть-чуть
Когда Аксель вошел в спальню, Беверли уже лежала в кровати. Прошлой ночью он проспал всего два часа, и от усталости у него кружилась голова.
— Сколько времени Эверту сюда ехать? — ясным голосом спросила Беверли.
— Твоему папе? Часов шесть.
Она встала и пошла к двери.
— Ты куда? — спросил Аксель.
Беверли обернулась:
— Я подумала — может, он сидит в машине, ждет меня.
— Ты же знаешь, он не ездит в Стокгольм.
— Я просто выгляну в окно. На всякий случай.
— Можно позвонить ему. Давай позвоним?
— Я уже звонила.
Аксель протянул руку и осторожно погладил ее по щеке. Беверли снова села на кровать.
— Ты устал? — спросила она.
— Чувствую себя больным.
— Хочешь, поспим вместе?
— Да. Пожалуйста.
— Наверное, папа поговорит со мной завтра утром, — тихо сказала она.
Аксель кивнул:
— Утро вечера мудренее.
Большие глаза Беверли засияли, и она показалась Акселю еще моложе, чем была.
— Тогда ложись, — предложила она. — Ложись, Аксель, и ты сможешь уснуть.
Он устало мигнул ей. Беверли осторожно улеглась на свою сторону кровати. От ее ночной рубашки пахло хлопком. Когда Аксель лег рядом с ней, ему захотелось заплакать. Захотелось сказать, что он найдет ей психолога, поможет выбраться из этой беды, что все пойдет на лад, все всегда идет на лад.
Он бережно обнял ее за плечо, другую руку положил ей на живот; когда он привлек ее к себе, она что-то пробормотала. Аксель прижался лицом к ее шее, влажно задышал ей в волосы. Обнял крепче. Через минуту услышал, что ее дыхание стало легким. Оба лежали неподвижно, обоим было жарко, они вспотели — но Аксель не выпускал ее из объятий.
Утром Аксель встал рано. Он проспал четыре часа; болели мышцы. Аксель постоял у окна, любуясь темными гроздьями сирени.
Входя в свой новый кабинет, он все еще чувствовал себя замерзшим и усталым. Вчера он едва не подписал контракт мертвеца. Готов был отдать свою честь в руки повешенного, положиться на его мнение и отказаться от своего собственного.
