— Света! — тихо позвал Сергеев, и глаза, такие знакомые, глянули изумленно и радостно.
После неуклюжих объятий и скоропалительных вопросов заговорили более или менее последовательно. Сразу же выяснилось, что Света здесь с мужем. Тот закончил училище подводного плавания, служит на лодке, а она уже месяц работает на судоремонтном, по специальности.
— Света, а как же кафедра?! Как же твои планы?! Она подняла на Сергеева большие глаза и слабо улыбнулась:
— Думаю, что и кафедра, и диссертация у меня теперь будут на уровне детского сада. Я ведь до института в школе получила специальность воспитательницы. Ну, а пока до яслей дело не дошло, поработаю по второй специальности. Лодка мужа в заводе стоит, так что иногда на работу вместе ездим. Кстати, он сегодня после дежурства дома, мы приглашены в гости, пойдешь с нами?
— Пойду.
Три студенческих года Сергеев таил от Светланы свои чувства. Они учились в одной группе. Он терзался, потому что не мог понять, как же она к нему относится? Уважает? Относится по-приятельски? Любит ли?..
Несколько раз они ходили в театр, но потом как-то не заладилось. Она была для него богиней, и он, в силу юношеского максимализма, не мог понять, что Светлана существо земное и жизнь у нее вовсе не голубая. Он влюбился в нее в колхозе, куда первокурсников направили сразу после вступительных экзаменов.
У вечернего костра сидела девушка, отблески огня высвечивали высокий лоб, внимательные глаза и роскошные волосы. Девушка сидела на бревне, закинув ногу на ногу. Маленькая ступня в полосатых носках тянулась к огню, казалась беззащитной и детской. Сергееву хотелось взять эту ножку в руки и отогреть дыханием, естественно, это желание осталось желанием, но породило нечто большее, чем просто жалость.
Потом начались занятия. На лекциях они сидели рядом, вместе ездили на студенческую стройку в Мурманскую область. Но это была скорее дружба, чем что-либо иное, та дружба, когда у мужчины не хватает решимости, да и опыта — завоевать женское сердце…
Потом в ее жизнь ворвался этот курсант подплава — Ленинградского училища подводного плавания — Сева. Вернее, не ворвался, а скатился снежным комом с Кавголовских гор…
Группа, в которой учились Сергеев и Светлана, выбралась в одно из зимних воскресений в Кавголово. Благополучно спустившись с горки, отнюдь не самой высокой, все собрались внизу, ожидая самого нерешительного. В это время с крутого склона съехал высокий парень в ярком свитере и шапочке с помпоном. Наперерез ему вылетела девица на санках. Увидев мчащегося лыжника, девица соскочила на снег, а санки покатились под ноги парню. Из облака взвихренного снега донесся звук лязгающего удара, полетели щепки от лыж, дощечки от санок и шапочка с помпоном. Снег был настолько чист, что всем были заметны даже шурупы от креплений, которые разлетелись по сторонам. Когда снежное облако рассеялось, все увидели лежащего навзничь парня. Вокруг стало тихо. Парень пошевелил ногами, потом руками, потянулся, сел, ощупал себя, вскочил на ноги и воскликнул: «Опять командир роты скажет — специально сломал!» — и засмеялся так заразительно, что его дружно поддержали. Он был очень красив в этот момент — стройный, запорошенный снегом, с широченной улыбкой на обаятельном лице. В трех шагах от него стояла Светлана. Она смотрела на него во все глаза…
И вот теперь она здесь, на краешке земли…
В застолье, как водится, вспомнили всех и все: и Кавголово, и экзамены, и ребят. Сергеев опять не выдержал и спросил, а как же кафедра? И услышал ответ, который надолго запомнился.
— Знаешь, Саша, женщина о кафедре, о диссертации и о прочих прелестях эмансипации сожалеет лишь тогда, когда она не знает, что такое любить. А если любит, то не только сюда, а куда угодно поедет. Ворвался этот нахал в мою жизнь, — она кивнула на мужа, который не сводил с нее глаз, но кивнула с такой нежностью и благодарностью, что у Сергеева даже в горле запершило. — Помнишь в Кавголово? Скажи он мне еще тогда, через минуту после падения, что надо куда-то ехать, я бы ни минуты не стала раздумывать! Знаю, впереди по-разному будет. Не только радости. Но я готова ко всему. Впрочем, как и большинство здешних женщин. И еще я здесь поняла, что если муж моряк, то это не только долгие ожидания, но и большие радости. Когда он появляется. Каждый раз в чем-то новый, не такой, какой уходил, но родной по- прежнему.
И она, легко вздохнув, предложила тост за Ленинград.
Так у Сергеева неожиданно появились на Дальнем Востоке друзья, и когда выдавалась минута-другая, спешил он в этот добрый дом, где обретал не только покой, но и веру в искренность человеческих отношений.
С официальным рапортом на мое имя пришел мичман Колесов. Так и заявил:
— Ничего не дають, товарищ лейтенант.
— Что не дают?
— А ничего не дають! Ни сурика, ни краски не дають, даже ветоши и то не дають.
— Кто не дает?
— Как кто? На складе. Тыл нарядов не даеть. Говорят — выйдите сначала из ремонта, потом дадим. А ведь это неправильно. А еще друг называется! — И он обиженно засопел.
— Кто друг?
— Начальник шхиперской службы соединения. Служили с ним вместе. А теперь вот не дають, о чем и докладываю, как моему начальнику, — скользнув по мне взглядом, он потупился, затем спросил: — Разрешите идти?
— Хорошо, рапорт оставьте. Разберемся.
С рапортом иду к помощнику командира капитан-лейтенанту Вересову. Все-таки первый официальный рапорт на мое имя. Прочитав мичманскую цидулю, Вересов снял телефонную трубку, набрал номер и, усмехаясь, обронил в нее:
— Ну-ка, зайди ко мне, грамотей.
Через минуту в дверь постучали, раздалось осторожное «разрешите», потом в проеме одновременно появились голова и нога в огромном обтрепанном ботинке, за ними ввалилось нескладное тело Колесова.
— Прибыл по вашему приказанию, товарищ командир!
Глаза Колесова тревожно забегали, когда он увидел на столе у Вересова свой рапорт.
— Ты писал? — дружелюбно спросил Вересов.
— Так точно, согласно уставу обратился к непосредственному начальнику.
— Ты мне знанием уставов мозги не пудри! Я все равно их лучше тебя знаю, — Вересов уже говорил раздельно и жестко, — а вот ежели ты и тебе подобные вместо того чтобы выполнять свои прямые обязанности будут писать рапорты с семью ошибками и озадачивать ими лейтенанта Сергеева, то службой «С» опять на недельку займусь я!.. Помнишь, как плохо вам всем было, когда демобилизовался «стьюдент», — он точно скопировал старпомовские интонации, — а Сергеев еще не прибыл?
— Так точно, помню, товарищ капитан-лейтенант, — Колесов сокрушенно взмахнул рукой.
— Рапорт заберешь? Или пусть лейтенант краску выбивает?
— Так точно, заберу! Разберемся сами!
— Ну вот и молодец! Разберись, разберись, — уже ласково, как ребенку, посоветовал Вересов.
После ухода Колесова Вересов пояснил.
— Один из наиболее порядочных твоих подчиненных. Честен, любит свое дело, морю предан. Этот рапорт, я уверен, проделка мичмана Хамичева, А Колесов соображает медленно, вот тот его и подговорил — почву на будущее щупает. Ну ничего, я ему покажу, голубчику, подначивать простаков…
Корабль готовится выйти из заводской гавани. Каждый день куча дел, скопище людей. Старпом крутится как заведенный, командира почти не видно. Появляется только в кают-компании, через день проводит занятия. Все это время приглядываюсь к нему, потому как уже знаю, что командир — лицо корабля.
Капитан второго ранга Соловьев Андрей Андреевич. Маленького роста, с прекрасной военной
