которым он учился вместе в колледже. Для причудливо одетого бородача Сатклиффа критерием истины был скорее Модильяни, нежели Пресли. Утонченный, чувствительный Стюарт имел на Джона настолько сильное влияние, что это вызывало у Джорджа и Пола беспокойство и даже ревность. В свою очередь, он был очарован Ленноном, потому что тот резко отличался от остальных студентов колледжа. Неудивительно, что в скором времени Стюарт купил электрический бас, и Джон представил ошеломленным Полу и Джорджу нового члена Moondogs. По распоряжению Джона Джордж и студент по имени Дэйв Мэй должны были по очереди обучать Стюарта азам игры на его новом инструменте.
До прихода Сатклиффа Пол подумывал о том, не перейти ли ему на бас самому, так как в группе имелось слишком много ритм–гитаристов и ни одного басиста. Поскольку считалось, что чем больше ведущего вокала, тем выше статус в иерархии группы, Пол на несколько рангов превосходил Джорджа, а тот, в свою очередь, — Стюарта, который пел одну лишь «Love Me Tender». Наряду с хитами Перкинса, Холли и Пресли Джордж, у которого незадолго до этого произошла ломка голоса, пел теперь «Three Cool Cats» — подарок от Джона. Леннон перестал петь эту песню после того, как трио, составленное из Марти Уайлда, Клиффа Ричарда и Дики Прайда, изуродовало ее в «Oh Boy!». Позже Джон великодушно уступил Джорджу сольную партию в «Ramrod» Дуэйна Эдди.
С каким бы презрением ни высказывался Джон по поводу немудреных синхронизированных пассажей, которые использовал Shadows — аккомпанирующий квартет Клиффа Ричарда, он признавал, что хотел бы уметь играть так, как играет Брюс Уэлч (гитарист Shadows). Записываясь в качестве самостоятельной группы, Shadows могли бы стать не менее знаменитыми, чем сам Ричард, особенно когда их мелодия «Apache» была названа читателями «New Musical Express» «лучшей записью 1960 года». Хотя их следующая вещь «Man Of Mistery» была отпечатана на заводе EMI с неисправленной фальшивой музыкальной фразой, Хэнк Марвин остается одним из лучших британских гитаристов. Такие кумиры нескольких поколений, как Джефф Бек и Ричи Блэкмор, начинали свою профессиональную карьеру в командах, подражавших Shadows.
Хотя их состав — соло-, ритм- и бас–гитары плюс ударные — соответствовал стандарту поп–группы, мало кто верил в то, что Shadows и их подражатели способны на большее, нежели исполнение инструментальных пьес и аккомпанирование симпатичным ребятам вроде Клиффа. Самый привлекательный момент членства в группе заключался, по всей вероятности, в чувстве локтя. По словам гитариста Джимми Пэйджа, аккомпанировавшего в ту пору Нэйлу Кристиану, весьма напоминавшему Клиффа, «некоторые команды из разряда Shadows звучали так, будто музыканты во время исполнения жевали рыбу и чипсы». Если взглянуть на Хэнка и его низкорослого товарища по Shadows Джета Харриса, становится ясно, что не требовалось быть Чарльзом Атласом, чтобы присоединиться к группе.
Лидеры других групп, возможно, так и поступили бы, но Леннон не предлагал Стюарту вытравить волосы перекисью водорода, как сделал Харрис, а Джорджу носить очки без стекол с роговой оправой подобно Марвину. Тем не менее он и его Moondogs прочувствовали тенденцию и начали играть больше инструментальных вещей. Здесь в авангарде был Джордж с его громкими и четкими сольными партиями в «Ramrod», «Guitar Boogie Shuffle» Уиндона и старой доброй «Raunchy». Более затейливо звучали оригинальные номера группы, например «The Guitar Вор», родившийся в результате переработки проигрыша в «Brown–Eyed Handsome Man» Чака Берри, но в них было так же мало пространства для импровизации.
Почти столь же сильное влияние, как и Берри, оказывал на них Эдди Кокрэн, разносторонне талантливый «Элвис» из Оклахомы. Его «Summertime Blues» и другие синглы уже собрали множество британских кавер–версий, когда он в ходе совместного со своим приятелем Джином Винсентом тура добрался до ливерпульского «Empire» в марте 1960 года. Все члены Johnny And The Moondogs присутствовали на концерте, а Джордж — благодаря зарплате имевший возможность позволить себе большее — посетил еще несколько выступлений в городах северной Англии, чтобы хотя бы издали познакомиться с американской техникой игры на соло–гитаре. Впоследствии английский друг Кокрэна Джо Браун поведал Джорджу секрет Эдди: он слабо натягивал третью струну, что и придавало его гитаре характерное звучание.
На разогреве выступал Билл Фьюэри и другие подопечные Ларри Парнеса, и только благодаря контактам Ларри с Алланом Уильямсом, местным агентом, в программу тура были внесены поправки, и Винсенту с Кокрэном предстояло вернуться в Мерсисайд 3 мая, чтобы выступить хэдлайнерами на спортивной арене вместимостью 6000 зрителей недалеко от Принсес Док. Остальными участниками концерта должны были стать несколько исполнителей Парнеса и две ливерпульские группы — Cass And The Cassanovas и Rory (бывший Al) And The Hurricanes. Затем, когда Кокрэн скончался после автокатастрофы в «Bath's St Martin's Hospital» 17 апреля, в программу были включены еще четыре группы.
Ехавший в том же автомобиле Джин Винсент, несмотря на переломы ребер и ключицы, а также травму ноги, настоял со свойственным ему упрямством на том, чтобы оставшиеся британские выступления не были отменены. Используя стойку микрофона в качестве опоры, Джин на каждом концерте исполнял в память об Эдди «Over The Rainbow». В Ливерпуле его поддержали Джерри Марсден со столь же печальной «You'll Never Walk Alone» и Рори Сторм с весьма выразительной «What I'd Say».
Ларри Парнес испытывал неприязнь к поющим группам, но на него произвело впечатление воздействие, которое оказали в тот вечер на публику ливерпульские музыканты. Кроме того, его поразила деловая хватка бывшего водопроводчика Аллана Уильямса, и он предложил ему обсудить дальнейшие — пусть и менее амбициозные — проекты. После концерта они отправились в «Jacaranda», принадлежавший Уильямсу ночной клуб, находившийся рядом с Central Station. Из–за самого дальнего столика за ними наблюдали Johnny And The Moondogs — за исключением Пола, всегда, как никто другой, готового действовать в интересах группы. Никто из остальных троих не смог набраться смелости и подойти к Барнесу. Правда, спустя два дня Джон обратился к Уильямсу с просьбой «сделать для нас что– нибудь». Коренастый чернобородый Аллан знал их до этого лишь как своих клиентов, но не как членов поп–группы. В основном из интереса к Стюарту и его художественным изыскам он тут же взял Johnny And The Moondogs под свою опеку и начал действовать чуть ли не в качестве их менеджера в обмен на всякого рода услуги, не связанные с музыкальным бизнесом. Под руководством Стюарта они раскрасили стены зала «Jacaranda», в котором имелся танцпол и площадка для размещения оборудования поп–групп.
Когда Johnny And The Moondogs достигли, по мнению Уильямса, достаточно высоких стандартов, он разрешил им выступать в своем клубе через вечер, в очередь с Cass And Cassanovas, чей лидер Брайан Кассар позволил Леннону присутствовать во время его переговоров с Алланом Уильямсом. Джон в разговоре упомянул о том, что они опять подумывают о смене названия. Группа Бадди Холли называлась Crickets, группа Джина Винсента — Beat Boys, а они со Стюартом хотели бы называться Beetles, Beatles или Beatals. Кассар, приверженец традиции 50–х, когда группы было принято называть «Такой–то и Такие–то», предложил ему вариант Long John And The Silver Beatles. Он же взялся помочь Джону в поисках барабанщика, отсутствовавшего в группе с момента ухода Колина Хантона.
Томми Мур, 26–летний водитель автопогрузчика из компании «Garston Bottle Works», начал репетировать в «Jacaranda» с Silver Beatles, хотя с самого начала было ясно, что страстный поклонник джаза едва ли сыграется с этими молодыми ребятами, коих Cassanovas насмешливо называли «позерами». Главным среди них был барабанщик Джонни Хатч, который, впрочем, выручал Леннона и компанию, подменяя отсутствовавшего Мура.
Впервые Хатч выступил с ними, когда Томми опоздал на чрезвычайно важное десятиминутное прослушивание, устроенное спустя неделю после концерта Винсента для Парнеса, который подбирал универсальные аккомпанирующие составы для своих сольных исполнителей. В данном конкретном случае ему были нужны музыканты для Билли Фьюэри, присутствовавшего в тот вечер вместе с ним на прослушивании. Оно происходило в помещении, которое Уильяме чуть позже переоборудовал в ночной
