столе, все уже отобедали.
— Я не голодна.
— Ты спешишь?
— Пожалуй.
— Подожди минутку. Я мигом!
Когда сестра села рядом, Юлия спросила:
— Ну а ты? У тебя все в порядке?
— Еще бы! — оживленно воскликнула Соня. — Побродила по улицам. Ностальгия! И никто, заметь, за мной не волочился, ни в перчатках, ни без. Заглянула к Мите. Повидалась с Роной. Знаешь, все эти воспоминания…
— Софья, — резко оборвала сестру Юлия, — что за фальшивый тон ты взяла с некоторых пор? Кого ты хочешь обмануть? С мамой это проходит, ей лишь бы надежда. Но отец! Ты же видишь, как он мучается, потому что убедил себя, что я принесла напрасную жертву. Что с нами со всеми происходит?
— Не кипятись, — сестра мгновенно погасила улыбку. — Никто лучше папы не знает, что никакого другого выхода не было. И Рона твой поступок вполне оправдывает… Тебя интересуют мои дела? Я, Юля, привезла с собой деньги, очень крупную по здешним меркам сумму. Тряслась на границе, как осиновый лист, но обошлось. Часть распихала среди вещей, часть спрятала на себе. Что ты так странно смотришь?
— Странно?
— Подозрительно. Хочешь правду? Вот тебе вся правда. Я везла не только деньги. Бланки документов, медицинских справок, пропусков. Чтобы помочь тем, кто тут погибает. Капля в море, но кому-то это спасет жизнь. Филипп понятия об этом не имеет — тупо верит пропаганде. Временные трудности и тому подобное. Те, кто ждал меня в Праге, чтобы передать все это, потеряли связь. К кому мне было обратиться? К тебе?
— Прости меня. Я просто дура.
— Прекрати. Рона все сделает быстро и толково. У нее опыт. Это необходимо для ее семьи и для тех, кто уже за решеткой.
— Господи, — глухо проговорила Юлия. — Как прожить жизнь? Соня, я иногда начинаю думать, что держусь на одной ненависти и отвращении.
— Не нужно. От этого не легче. Идем, я провожу тебя, — Она обняла Юлию и, как в детстве, потерлась носом об ее плечо. — Знаешь, что сказала Рона, когда мы прощались? Ненависть — не лучшее лекарство от боли…
Они уже стояли в полутемном общем коридоре, когда телефонный аппарат на стене прихожей взорвался раскатистым звонком. Юлия опустила сумку и сняла трубку.
Звонил Вячеслав Карлович.
— Ты еще там? — спросил он тем особым тоном, которым говорил с низшими по чину.
— Уже на пороге.
— Не торопись, — сказал он. — Буду через пять минут. Спускайся к парадному.
И отключился.
Когда она вышла на улицу, серый «опель» чадил на холостых оборотах у обочины. Шофер распахнул перед ней заднюю дверцу. Вячеслав Карлович, сидевший впереди, вопросительно покосился на сумку.
— Подарки, — как бы невзначай пояснила Юлия, устраиваясь на сидении. — Там и для тебя презент. Хорошо, что догадался заехать.
— Презент, — вздохнул он. — Дело в том, что через час я уезжаю. Ненадолго — день-два. А куда — тебе знать не полагается. И очень все это не вовремя!..
— Раз так, может быть я пока поживу у своих? Ты не против?
— Против. Причем принципиально. Я бы предпочел, чтобы ты ночевала дома.
— Ну что ж. Будет, как ты говоришь… Но видеться с сестрой мне не запрещается?
— Юлия, — Вячеслав Карлович едва сумел скрыть вспышку раздражения. — Сейчас не время выяснять отношения. Все дозволено, но в разумных пределах…
— Не сердись, — примирительно улыбнулась она. И когда муж отвернулся, добавила в затылок: — Там и без меня с ночлегом тесновато…
Особоуполномоченный ОГПУ по республике, собранный и молчаливый, выехал на вокзал минут сорок спустя, отказавшись от ужина. И Юлия, как только осталась в одиночестве в огромной казенной квартире, первым делом отпустила прислугу. Теперь только внизу, в подъезде, оставалась смена ведомственной охраны, и она без опаски вынула из сумки упакованный в старые газеты архив Хорунжего. Побродила по своей комнате в поисках места, где бы спрятать, нашла, но спешить не стала: побаюкала сверток перед собой — и вдруг поняла, что не сможет устоять перед искушением. Возможно, если бы Вячеслав Карлович не убыл так стремительно, а домработница не торопилась к семье, все бы пошло по-иному.
В доме, заполненном чужой мебелью, всегда смотревшей на нее с презрительной укоризной, царила пещерная тишина. Юлия опустила сверток на столик для рукоделия, включила бра, сняла один, затем второй слой газетной бумаги и осторожно распутала тесемки лежащей сверху канцелярской папки.
Пробежав глазами первую же страницу, она вздрогнула, закрыла лицо ладонями и откинулась в кресле.
2
В Москву на заседание коллегии он прибыл ранним утром. Спецвагон прицепили к ночному кавказскому скорому — в этом можно было усмотреть некое предзнаменование, однако ничего существенного не случилось. За небольшим приятным исключением.
В отличие от прежних визитов в столицу, заседание проходило не на дому у председателя, а на Лубянке. В телеграмме ясно указывалось: вход с улицы Дзержинского, 14 подъезд, следовательно, все возвращалось на круги своя. Поэтому первое, что он спросил у молодого офицера, сопровождавшего его от вагона к черному «паккарду», — как здоровье Вацлава Рудольфовича.
Вопрос был не по чину, отвечать тот не мог, поэтому ограничился скупым жестом. Б. кивнул, снял шляпу и, пригнувшись и держа ее на отлете, полез в пахнущее лакированной кожей и хорошим бензином нутро лимузина.
