Первый заместитель Председателя СБУ Украины тоже в это время был на взводе – его весь день не оставляли плохие предчувствия. И когда личный телефон завибрировал, он, мельком взглянув на определитель номера, сразу же схватил трубку:
– Слушаю.
– Здравствуйте. Не хотел вас беспокоить, – раздался взволнованный голос начальника охраны. – У нас проблемы. Можете говорить?
– Да, слушаю.
– Нужна ваша помощь. Иначе к утру мы потеряем лагерь.
Пока Гроха излагал суть дела, эсбэушник мрачнел все больше. Через пять минут он повесил трубку и, запершись у себя в кабинете, долго мерил нервными шагами комнату из угла в угол. Затем присел в кресло и принялся размышлять над ситуацией.
Научный лагерь находился под его личным контролем. Первый зам не знал, почему богатейшие люди планеты проявили интерес к Зоне, но ресурс был задействован беспрецедентный. Деньги на исследования текли рекой, любое оборудование, о котором крупнейшие научные центры только мечтали, сюда поставлялось по первому свистку. Ученые с мировым именем стекались в Зону ежедневно, и от него требовалось только одно – чтобы лагерь функционировал.
Поэтому первый заместитель всегда прислушивался к начальнику службы безопасности лагеря, которого он сам на эту должность и назначил. Полтора года назад молодой майор внутренних войск ухитрился вывести из самого пекла первую научную экспедицию. Спустя полгода благодаря ему уцелел во время выброса первый научный лагерь. И теперь высокий эсбэушный чин тоже рисковать не собирался.
Генерал вызвал по селектору своего помощника:
– Начинай эвакуацию лагеря. Немедленно. К утру нужно вывезти всех.
Солнце меж тем клонилось к закату. Близился вечер, последние приготовления заканчивались. Три десятка сотрудников в защитных скафандрах дожидались своего часа, остальные рассаживались по машинам для возвращения в лагерь. Гроха разыскал Андреева и отозвал его в сторонку:
– Ну?
– Директор в норме. Признаков отравления нет, скорее всего гипервентиляция – там в воздухе высокий процент кислорода. Надышался – опьянел. Вода чистая, минералов много. Действительно смахивает на морскую.
– Микроорганизмы? – Гроха высматривал кого-то среди копошащихся в степи людей.
– Хватает.
– Опасны?
– Вряд ли. Ищешь кого?
– Да. Волконенко найди мне! – крикнул Семен охраннику и снова переключился на биохимика: – Давай подробней.
Подробней не вышло: к ним уже спешил Волк. Взгляд у сталкера был настороженный – после утренних событий от беседы с начальником безопасности он ничего хорошего не ждал, но Грохе было не до разборок.
– Собирай своих мужиков, они возвращаются вместе с остальными.
Волк глянул на него с подозрением.
– Лагерь эвакуируют, – объяснил Гроха. – Если к утру кто-нибудь из твоих задержится в Зоне, погибнут.
– Выброс? – побледнел сталкер.
– Типа того. – Семен поморщился, соображая что-то на ходу. – Обзвони сталкеров. Им выделят две машины – до утра пусть все соберутся на базе. Там их заберет вертолет. Ты, как я уже говорил, – с нами.
Обескураженный Волк ушел, а Гроха вместе с Андреевым задержались ненадолго. Они оба устали – день выдался нелегкий, а работа меж тем только начиналась.
– В лагерь поедешь? – без особой надежды спросил Гроха.
– Знаешь ведь, что нет.
Гроха досадливо покачал головой.
– Из этого похода мало кто вернется, – осторожно сообщил он.
– С этого места подробней, – кивнул Андреев. – У тебя ведь опять сны были, да?
Семен поморщился.
– Рассказывай!
Гроха смутился. Он чувствовал себя, словно выживший из ума сатанист, когда говорил о своих видениях. Но Егор не отступал, и в конце концов он сдался.
– Завтра в Зоне все изменится, – неохотно заговорил начальник охраны…
* * *
Жгучее солнце ударило в голову, включая сознание. Человек захрипел, пытаясь вдохнуть, но легкие не слушались: не было сил даже закашляться. Упершись расцарапанными ладонями о твердые камни, он с трудом оторвался от земли, силясь протолкнуть внутрь толику кислорода.
Он, наверное, долго и изнурительно болел, но не знал, чем именно. Больше всего на свете ему хотелось оказаться в темноте и чтобы не нужно было никуда двигаться, а вместо этого он торчал посреди безбрежной степи, под палящими лучами голубого солнца, и уже не помнил ни собственного имени, ни где находится. Прикрыв рукой воспаленные глаза, он тяжело побрел к единственному заметному ориентиру посреди безжизненной пустоши – маленькому белому дому с незастекленными окнами.
Внезапно из глубины подсознания выплыло его собственное имя. Когда человек узнал, как его зовут, память начала разворачиваться дальше, извлекая одну картину за другой. Он не вспоминал, а заново переживал свою жизнь, начиная с самого детства. Как зритель в темном зале кинотеатра, он смотрел совершенно незнакомый фильм. Каждое событие потрясало его душу, давило с такой силой, что разум не выдерживал и переступал границу безумия. Зависнув там на мгновения, он беспомощно сползал в сумасшествие, но чья-то властная воля каждый раз возвращала его к реальности. Когда это случалось в очередной раз, воспоминание уходило, эмоции сгорали. Оставались только сухие информационные картинки – и никаких чувств.
Когда он наконец добрался порога дома, память уже провела полную инвентаризацию, аккуратно все упаковала и сложила в темный чулан на длительное хранение. Воспоминания больше не давили – он всех их отпустил. Отпустил даже мать и ее предательство. Это больше не волновало. Рана, нанесенная женщиной, которая ему нравилась, тоже не беспокоила – было даже смешно.
Лишь одну боль человек отпустить не захотел. Ту, что испытал, когда держал в руках маленькое тщедушное тело, изломанное страшной болезнью. Боль, которая за два месяца превратила крепкого мужчину в глубокого старика. Сильнее физических страданий были страдания душевные, оттого что он оставляет сына совсем одного на свете. Эту боль человек оставил себе до конца своих дней.
В доме он встретил всех, с кем пришел сюда, – их было несколько десятков. Один из них, невысокий толстячок, опередив остальных, повел его к широкому подоконнику, где тот наконец чуточку пришел в себя.
– Когда вернешься, – толстячок облокотился на подоконник, высовываясь из окна прямо в глубокую скалистую расщелину, – прошу тебя, позвони моей жене. Господи, я так виноват перед ней… Как легко все разрушить…
Сбивчиво он начал вываливать ошеломленному человеку всю свою жизнь, начиная с развода родителей, когда был еще ребенком, и заканчивая адюльтером с молоденькой подчиненной, из-за которого рухнул его брак, причинив так много боли близким ему людям. Потом он попросил человека, чтобы тот забрал себе всю его жизнь и боль, предупредив, что только на таких условиях тот сможет вернуться обратно.
Времени оставалось очень мало, и все остальные стали наперебой рассказывать человеку о своей жизни. Он был смущен и подавлен такой откровенностью малознакомых ему людей. Они говорили ему о всех своих горестях и радостях, слабостях, подлостях и самых сокровенных моментах в их жизни. И каждый из них отдавал ему свою память и боль.
