Под ним, как бы под его защитой, стояло большое кресло председателя с золотой овальной спинкой, так что сидевший в нём Почётный Ростовщик на фоне голубой обивки выглядел очень величественно.
Больше всего он был похож на старую злющую обезьяну, которая только что подавилась кислым лимоном.
Что касается портрета Генерал-Кибернатора, то он был особого рода: в золотой раме на чистом белом поле вместо портрета красовалось большое круглое, совершенно чёрное пятно. Ведь он был председателем Тайного совета! Значит, и все портреты его считались секретными. Это вызывало к нему особенное уважение.
— Ну-с, — изо всех сил стирая налипшее тесто с рук, вежливо, но желчно промямлил Почётный Ростовщик, — когда же я увижу здесь моего старого приятеля Капитана Крокуса?
— Везут, — коротко ответил Шеф полиции, прислушиваясь к бормотанию в наушниках. — Ещё две-три минуты.
— Забавно! Капитан, спрятавшийся в шкуре своего льва. Приятно будет побеседовать! А до льва тоже дойдёт очередь! — От предвкушения предстоящего удовольствия он опять энергично принялся отлеплять невидимое тесто.
Через полторы минуты двери распахнулись, и десять полицейских внесли и поставили посредине зала клетку со львом.
Инспектор молодцевато вытянулся и отрапортовал:
— Операция под шифрованным названием «Лев и килька» выполнена в срок. Арестованный Капитан Крокус доставлен.
— Это он? — спросил Шеф, указывая пальцем на льва.
— Так точно! Только что накрыли сетью прямо с вертолёта. Я и слушать больше не стал, что он болтает. Шкуру я нарочно приказал ему не снимать.
— Начнём? — спросил Шеф.
Почётный Ростовщик кивнул.
— Капитан Крокус? — проговорил он радостным, но противным голосом. — Ау, Капитан Крокус! Выходите поболтать со старым приятелем! Вы когда-то были на меня в обиде, что я забрал ваши клеточки? От львяточек? А вот клеточка-то она вам самому и пригодилась! Самому! Э?..
— Откройте клетку! — скомандовал Шеф. — Выходите, Капитан Крокус!
Дверцу отворили, заключённый в клетке равнодушно отвернулся и продолжал сидеть, презрительно глядя на сидевших за столом.
— Подвиньте ему кресло, — сказал Шеф. — Капитан Крокус! Мы знаем, что вы старый циркач, но сейчас ваши фокусы не помогут. Выходите оттуда, садитесь… Вот так-то лучше!
Арестованный медленно, нехотя вышел из клетки и сел в подставленное ему кресло.
— Закуривайте!
Он посмотрел на предложенные сигареты, поколебался минуту, но всё же отвернулся.
— Вы обвиняетесь в тяжёлом преступлении, Крокус! — весь сморщившись от фальшивого сострадания, со вздохами заговорил Почётный Ростовщик. — Что же это вы, Капитан, натворили? Вы скрыли льва. Вы подозреваетесь в сокрытии поросёнка особого назначения, в котором лично заинтересован господин Генерал-Кибернатор! Что вы можете сказать в своё оправдание? Говорите скорей! Ну!
Шеф полиции нахмурился и рявкнул:
— Немедленно снимайте ваш дурацкий костюм, Капитан Крокус! Вы находитесь перед лицом! Вы разоблачены! Подайте сюда портрет, чтоб он принёс присягу говорить всю правду!
Два полицейских благоговейно сняли и, придерживая с двух сторон, поставили секретный портрет на стол.
— Инспектор! Снять с него эту шкуру!
— Сию минуточку! — услужливо воскликнул Инспектор и, подбежав ко льву, стал шарить у него под подбородком. — Вот тут у него застёжка «молния»… А это вроде воротничка!.. Ага, вот и шнурочек! Мигом! — Он сильно дёрнул за шнурок под подбородком льва, и все обмерли, услышав странный звук.
Трудно сказать, на что он был похож. Например, если взять две чугунные тёрки в рост человека и с силой потереть их одну о другую, получится немножко похоже. Или обвалить с обрыва большую груду камней на склад железных бочек. Или дёрнуть за хвост очень большого льва.
Лев взмахнул лапой, и Инспектор удивительно легко отделился от земли и с лёгким свистом, описав в воздухе кривую, повис, зацепившись за люстру. При этом он не обнаружил никакого желания поскорее спуститься на землю, а, напротив, ловко взобрался к самому верхнему ряду лампочек и уселся там, поджав ноги.
— Держите его! Видали, как он меня треснул лапой! — визжал из-под потолка Инспектор.
Шеф ударил кулаком по столу и рявкнул:
— Капитан Крокус! Вы не смеете кидать моих подчинённых на люстры!
— Не дразните его! — отчаянно верещал Инспектор, ёрзая на горячих лампочках. — Это опять фокусы! Это лев! Теперь он переоделся Капитаном!
— Марш в клетку! — грозно гаркнул Шеф.
И лев, внимательно на него глядя, соскочил на пол.
— Без фокусов! Без фокусов!.. — Шеф схватил со стола секретный портрет и, прикрываясь им, как щитом, двинулся на льва.
Лев чувствовал себя слегка растерянным, но бумажный обруч с кругом посредине был ему знаком. Он без разбега могучим прыжком бросился в чёрный круг, прорвал его, очутился на столе и двинулся на Почётного Ростовщика, чей крик его раздражал больше всего.
А Ростовщик трясся и верещал, не переставая:
— Пустите меня на люстру!.. Сто тысяч тому, кто подсадит меня на люстру! Сто десять тысяч!.. Двести!!.
По справедливости эти деньги должны были бы достаться Нерону, потому что это именно он подсадил господина Почётного Ростовщика, да так, что тот, пролетев через всю комнату над головами мечущихся полицейских, сразу оказался у верхнего ряда лампочек, рядом с Инспектором.
Затем люстра, не выдержав двойной тяжести, рухнула, как выражаются в газетных отчётах, «на головы собравшихся», послышался звон и треск вышибленной одним махом оконной рамы, и все увидели мелькнувшие в окне задние ноги и хвост выпрыгивающего льва.
Сделав громадный прыжок, он очутился на крыше и, промчавшись по ней с весёлым громом, исчез за её скатом, точно за вершиной холма в какой-нибудь пустыне или выжженном солнцем вельде.
Глава 15. МУХОЛАПКИН ПОДНИМАЕТ БУНТ
росто ничего не могу с собой поделать, — печально говорил Ломтик. — Ну ничего не могу. Не могу!
Они сидели с Малышом на необитаемом острове, который другим казался крышей заброшенного сарая, и беседовали о всяких таких предметах, какие лучше всего обсуждать на необитаемых островах.
— Я даже стараюсь об этом не думать, а всё-таки, как представлю себе, что папа млекопитающий да ещё и позвоночный, так мне и кажется, что он уже не тот, что прежде.
Малыш печально кивал на каждое его слово.
— Да, это так трудно — научно смотреть на жизнь, но теперь, когда мама заходит ко мне проститься перед сном, я всегда думаю о том, какая она была бы некрасивая, если б её положить под микроскоп и рассмотреть поближе.
— Да, уж это нам всё точно объяснили. Насчёт этого и вообще насчёт всяких этих бесполезных чувств устарелого типа.
