Самое главное, что ему никто не верил. Ни на йоту. Кроме меня. Даже Наташа, как мне представляется, не могла до конца поверить в случившееся. Она просто смирилась с тем, что ее муж сумасшедший. С некоторыми женщинами так бывает. Они слишком рационально и практично смотрят на вещи. И не могут, как поется в одной популярной песне, взлететь над суетой… Виталий же был фантазером и романтиком. Это его и сгубило. Его замысел написать роман о хронотах, по-своему героический поступок. И утопический. Ведь оценить подобный замысел мало кто способен. Разве что я, и еще несколько человек. В том числе и те, кто принял решение 'убрать' Сизоненко.
Вот так, уважаемый Юрий Константинович. Убедил я вас в чем-нибудь?
Тот же день. Дом Рогачевых и окрестности
Юрий Константинович замолчал и ожидающе посмотрел на слушателей. Те сидели с задумчивыми и сосредоточенными лицами.
— Да, дедуля, — наконец протянул Михаил. — Такие дела, оказывается, вокруг нас творятся. Вот уж воистину: 'Есть многое на свете, друг Гораций…' Что же ты столько лет молчал? Мне даже обидно.
— Нечего обижаться. Как там Каетано писал: 'Нет ничего в нашей жизни случайного, и…'
— '…и все рано или поздно находит подтверждение и объяснение, преодолев обусловленный круг', — продолжила София.
— Умница. Именно так, — с удовольствием подтвердил Юрий Константинович. — Ибо на все есть Божий Промысел. А еще, Миха, в Библии сказано: 'Всему свое время и время каждой вещи под небом'. Чьи слова?
— Екклесиаста, — после небольшой вежливой паузы ответила София. Михаил скромно промолчал.
— Кстати, про Каетано. Я теперь, кажИтся, поняла, после вашего рассказа, одно место в его рукописи. Поминается, он описывал то, как поранил руку, а Летиция поцеловала его прямо в ранку? Каетано даже почувствовал, как она кровь всасывает.
— Ну, — оживился Михаил. — Я на это место тоже внимание обратил. Каетано потом сознание потерял, и несколько дней у него из памяти выпало.
— Вот-вот. Я полагаю, что тогда эрзац-моледа Летиции захватила его сознание. Каетано еще поминал, что это в период полнолуния случилось.
— Верно. Похоже, что лунный цикл как-то влияет на деятельность моледы. А ты, деда, что думаешь?
— Я думаю, что так оно и есть. Тем более что я имел возможность проверить данное обстоятельство на собственной шкуре. Видите?
Рогачев-старший задрал рукав футболки и показал шрам на левом предплечье.
— Я это много раз видел, — сказал Михаил. — И даже спрашивал. А ты отвечал, что это — бандитская пуля.
— Ну, шутил, да. Теперь могу признаться. Не пуля это, а шрам от ножа клоза.
— Ух, ты! Скажете? — София в нетерпении даже привстала со стула.
— Конечно, расскажу. Ведь я еще не закончил… Когда отец Григорий изложил мне свою историю, я понял, что действительно имею дело с паранормальным явлением. Ладно, сумасшедший Сизоненко с его фантастическим романом… Но тут-то — живые свидетели. Что же, и отца Григория в психи записывать? А свидетельства Вергуна, которые я собственными ушами слышал?
'Что будем делать, Юрий Константинович? — спрашивает, между тем, священник. — Теперь вам понятно, в какую историю вы влипли, оберегая государственную безопасность?' — 'Да, — отвечаю. — То, что влип, сомнения не вызывает. Голова до сих пор раскалывается'. — 'Ничего. Голова пройдет. Благодарите Бога за то, что сами в бихрона не превратились. Если бы мои ребята секунд на тридцать замешкались — сидели бы вы сейчас в подвале вместо Вергуна'. — 'Кстати, а кто эти ребята?' — 'Помощники мои. Один из них — Игорь. Да, тот самый. Он после той истории на кладбище к Богу пришел. Теперь здесь, при храме, сторожем работает и помогает мне. Незаменимый человек. Особенно в таких щекотливых ситуациях, какая с вами приключилась'.
Да, подумал я. Ситуация действительно щекотливая. По всем инструкциям я должен был еще вчера немедленно обо всем доложить начальству. Тем более что нападение на меня совершил бывший сотрудник КГБ. А я тут сижу и чаи распиваю со служителем культа…
Стоп. 'А Вергун этот, — спрашиваю. — По-прежнему в вашем подвале сидит? Вы его хоть кормите? И вообще — это ведь незаконно. По поводу клозов все еще бабушка надвое сказала, а вы устроили рядом с церковью пыточную камеру. Словно Малюта Скуратов'.
'Ну по поводу Малюты вы, предположим, загнули, — обиделся священник. — Что нам еще с ним делать — к прокурору вести?' — 'А хотя бы и к прокурору. Если он меня по голове огрел — это уголовное дело. Притом чистое. Есть и пострадавший, и свидетели. Суд, я уверен, разберется и вынесет приговор по справедливости. А держать человека в подвале… Нет, это в никакие рамки не лезет. Получается, без суда и следствия. А сами еще Сталиным возмущались'.
Священник смотрит на меня с укоризной, как будто я глупость несусветную сморозил. 'Эх, Юрий Константинович. Медленно же вы соображаете после удара. Какой прокурор, какой суд? Для этих клозов никакой законности не существует, поймите вы это. Невинный человек в тюрьме очутится (тот, чьим телом завладели), а моледа в другое тело перебежит. Они же как угри скользкие, эти твари… А что касается Вергуна, так нет его больше. Помер'.
Тут я чуть блином не подавился: 'Как помер? Сам помер? Да вы его прибили, небось?' Отец Григорий головой качает: 'Нет. Святой Богородицей клянусь. Не убивали мы его. Я же вам сказал — вы бихроном могли стать. Поняли?' — 'Нет, не понял'.
Отец Григорий аж крякнул от досады: 'А вы вспомните. У Сизоненко в рукописи эти процедуры описаны. Вергун не простым клозом был, а бихроном. То есть носителем моледы-матки. Только у них за многие тысячелетия срок инкубации очень сильно увеличился. Если в самом начале он составлял одиннадцать месяцев, то сейчас длится более ста лет. Вот Вергун как раз и дозрел. Вернее, моледа, которую он носил. Поэтому он ваше тело и приметил, чтобы моледу-матку вам подселить… Во-первых, он бы, таким образом, снова в КГБ внедрился через вас, как клона. Во-вторых, завладев вашим сознанием, он одновременно убрал бы вас, как опасного свидетеля, который лишку знает. Да еще продолжает копаться в деле Сизоненко… В-третьих, он бы в вашем лице получил надежного напарника и помощника. Только не вышло у Вергуна ничего. Вот так… А когда у бихрона период инкубации завершается, ему любой ценой нужно моледу-матку транспортировать в чужое тело. Иначе он умрет от интоксикации. Вергун и умер сегодня утром. Ох и мучился… Я ему предлагал покаяться перед смертью, да разве этих тварей словом Господа проймешь?'
Священник замолчал. И я сижу, молчу. Смотрим друг на друга.
Юрий Константинович приподнялся со своего любимого кресла-качалки и прошелся по веранде, разминая ноги. София задумчиво пошевелила губами, словно собираясь что-то сказать, но Юрий Константинович ее опередил, продолжив рассказ:
— Собственно, моя история подходит к концу. Остался заключительный эпизод. Я еще сутки провел дома у отца Григория, и только потом явился на службу. Путч к тому времени подавили, власть перешла к Ельцину и прочим псевдо-либералам. В 'конторе' у нас начался развал и раздрай, да еще чистку рядов новое руководство КГБ затеяло. Я под нее тоже угодил. Мое отсутствие на работе во время путча сочли дезертирством, несмотря на то, что я принес больничный лист. Но начальство не поверило. Решило, что я, мол, специально устранился от ответственности, чтобы демократов не поддерживать. И это невзирая на то, что врачи обнаружили у меня сотрясение мозга второй степени тяжести, да…
Одна хорошая новость за это время поступила: под Гатчиной поймали санитара Олега Петрухина, который в трех убийствах подозревался. Мне об этом начальник районного УГРО (отдела уголовного розыска) сообщил. Правда, по его словам, Петрухин пошел в полный отказ, брать убийства на себя отказался наотрез. И вообще начал под психа косить… 'Но ничего, — пообещал мне начальник УГРО. — Мы
