клозов тоже были группировки, и они враждовали между собой за власть. В конце восьмидесятых Олегу поручили внедриться в психлечебницу, чтобы контролировать действия Сизоненко. Тот мог вспомнить какую-то важную информацию…
Олег внезапно перегнулся через стол и взял меня за руку с часами. 'Сколько уже время? — пробормотал, заплетающимся языком. Я машинально отодвинул руку, взглянул на циферблат: 'Двенадцатый час'. — 'Ого! Мне нужно добыть новое 'тело'. Желательно — приличного человека. Мечтаю принять горячую ванну. — 'Какое тебе сейчас 'тело'? Ты чуть тепленький. Как бы нас милиция не повязала. Давай, до завтра отложим'. — 'Ладно, — согласился Олег. — Ты прав. Тогда довези меня до дома. К моей лахудре. А завтра — встретимся и все решим. Только денег на опохмелку оставь'.
Мы вышли на улицу, и я поймал частника. Всю дорогу Олег дремал на заднем сиденье и молчал. Приехали в район нынешней станции 'Метро Большевиков'. Там Олег велел остановиться. Вылезли из машины. Олег показал пальцем: 'Вон там мой дом, за речкой. Через мостик перейдем — и рукой подать. Третий этаж. Но с лахудрой я тебя знакомить не буду. Она у меня темпераментная. За бутылку любому отдастся…' Он пьяно икнул и захихикал.
Мы побрели по какой-то тропке вдоль речки. Шел уже второй час ночи. Небо затягивали тяжелые тучи. Лишь иногда в просветах появлялся желтоватый диск луны. 'А ведь полнолуние, — сообразил я. — Вторая четверть лунного цикла. Фаза активности у клозов'. Хотя я и не из трусливых, но в тот момент мне стало не по себе. Мало ли что у этого вурдалака на уме?
Олег шел, пошатываясь, тяжело опирался мне на плечо. Я, для надежности, обхватывал его за пояс. Хотя и сам не очень уверенно держал равновесие: пытаясь подпоить Олега, я тоже изрядно наклюкался.
Мы приблизились к небольшому деревянному мостику. Внезапно Олег споткнулся. Я попытался его удержать, но ноги наши заплелись, и мы покатились кубарем вниз, под мостик.
Когда мы свалились вниз, Олег очутился сверху надо мной. В это мгновение из-за туч снова появилась луна, и я успел заметить, как в руке Олега блеснуло лезвие ножа. Секунда — и я почувствовал резкую боль в левом предплечье.
Клоз, надо признаться, застал меня врасплох. Наверное, он мог меня тогда убить. Но вместо смертельного удара Олег быстро полоснул себя по запястью. Этого промедления мне хватило, чтобы перехватить его руку с ножом — подготовка по самбо у меня оставалась на хорошем уровне. В молодые годы я не зря носил звание кандидата в мастера и чемпиона Ленинграда. Позже, уже после схватки, я сообразил, что Олег не хотел меня убивать. Клоз всего лишь собирался переселить в меня свою моледу. Но в тот момент мне было не до логических рассуждений.
Мы завозились у самой воды. Все-таки, я был сильнее, лучше подготовлен, да и трезвее. После нескольких секунд ожесточенной борьбы мне удалось подмять Олега под себя. Завернув его правую руку за спину, я удобно устроился сверху и прохрипел: 'Ты чего, гад?! Лежи тихо, а то удавлю'. — 'Сдаюсь', — прохрипел в ответ Олег.
'Убить меня хотел? Зачем?' — я продолжал играть роль, но Олег тут же расставил точки над 'и': 'Затем, что ты не клоз. Я тебя раскусил'. — 'Как?' — 'Уж больно много вопросов задаешь. К тому же глупых. И руки у тебя холодные. Да и глаза… А убивать я тебя не хотел. Хотел 'тело' забрать'. — 'Хрен тебе, а не 'тело' мое. А что там по поводу глаз?' — 'В темноте, если приглядеться, у клозов в глубине глаз багровые точки мерцают'.
Мы оба тяжело дышали. 'Чего теперь? — спросил Олег. — Убьешь меня? Зачем тебе грех на душу брать? Отпусти. Гадом буду — я про тебя больше не вспомню. Только отпусти'.
Я раздумывал. Я действительно не знал, как поступить. Если бы у меня под рукой находилась машина, я бы отвез клоза в Гатчину к отцу Григорию. Там бы мы придумали, что с ним делать. Но машины не было, зато шел второй час ночи. Мы валялись на берегу речки почти на окраине Ленинграда, все измазанные в грязи. И я чувствовал, как из раны на моем предплечье струйкой стекает кровь.
Внезапно в ночной тишине раздались невнятные голоса: к нам приближалась какая-то запоздалая компания. Следовало принимать решение — и немедленно. Олег попытался что-то выкрикнуть, и я, скорее машинально, чем осознанно, вдавил его голову в речную грязь. Он попытался вырваться, но я навалился на него всей тяжестью — ведь голоса приближались…
Юрий Константинович глубоко вздохнул и замолчал.
— Вот так я убил человека… Так что ты, София, не одинока в своем прегрешении. Иногда судьба не оставляет выбора… Впрочем, я никому не судья. А меня уж, видно, Бог осудит. И рассудит — в споре с моей совестью. Что скажете, молодежь?
'Молодежь' озадаченно молчала.
— Мне хотелось бы передумать, — наконец отозвалась София. — Я так много узнала за такой малый период.
— Я, пожалуй, соглашусь с Софией, — Михаил сплел пальцы рук, завел ладони за затылок и с хрустом потянулся. — Надо все в голове уложить. Подумать в тишине и спокойствии.
Юрий Константинович посмотрел на часы, неопределенно хмыкнул.
— А вы сходите на озеро, прогуляйтесь. У нас тут, София, озеро рядом красивое. Там даже пляж есть. Можно искупаться перед обедом. Жарко сегодня.
— Искупаться? — оживился Михаил. — Это неплохая идея. Я 'за'. София, ты плавать умеешь?
— Плавать я умею, но не буду, — серьезно ответила София. — У меня купальника нет. А на озеро можно сходить. У воды легче дышится и думается.
— Вот и славно, — проговорил Юрий Константинович. Выглядел он уставшим и опустошенным. — А я тут тоже пока подумаю. Под яблонями, как Ньютон. И созвонюсь с кое-кем.
София и Михаил сидели на песчаном берегу озера почти у самой воды. Они мало разговаривали, обмениваясь лишь малозначимыми репликами. Очутившись вдвоем, на этот раз они почему-то чувствовали взаимное смущение. От прежней полушутливой легкости в их отношениях не осталось и следа.
Когда они пришли на озеро, Михаил разделся и пошел плавать. София осталась на берегу. Накупавшись, Михаил вылез из воды и присел в нескольких метрах от Софии. Несколько секунд сидел на песке, обсыхая на жарком солнце. София с задумчивым лицом что-то чертила на песке тонким прутиком. Обсохнув, Михаил оделся и подсел поближе.
— О чем думаешь? О клозах?
София вздохнула, но ничего не ответила.
— Скучаешь? В Испанию хочешь?
София пожала плечами:
— Не знаю. Как-то все запуталось. Но ты, Миша, не подумай. У вас здесь хорошо. И твой старик, старики, как ты говоришь, очень хороший люди. Они очень напоминают моих дедушку и бабушку.
София замолчала… Михаил вежливо ждал. Но пауза затягивалась.
— А что это у тебя за значки?
— Это аккадский язык. Один из самых древних языков, известных ученым. Его еще называют ассиро-вавилонским, потому что на нем говорили аккадцы, вавилоняне и ассирийцы. Особенность этого языка в том, что корень слова состоит только из согласных звуков. А всего в нем двадцать согласных и только четыре гласных звука. Для письменной фиксации применялась словесно-слоговая клинопись. Ее аккадцы заимствовали у шумеров…
— Ты знаешь этот язык??
— Знаю, — скромно ответила София. — Так, почти случайно… Здесь я написала 'Анхиль, Шамхун, Иштар'. Помнишь пароль клозов?
— Помню, что там какие-то непонятные слова были.
— Это для непосвященных непонятно. На самом деле это наименования древних божеств, аккадская версия шумерских богов. Шумеры их называли Энлиль (владыка воздуха), Уту (солнечный бог) и Инанна (богиня войны и плодородия).
— Шумеры, это те, кто письменность изобрели?
— Возможно, не только письменность, но и колесо, а также гончарный круг. Но главное, Миша, не в
