языка и речи получила развитие в учении Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака (§ 2).
Еще более глубокое понимание сущности учения Соссюра о произвольности представлено в статье Сеше «Женевская лингвистическая школа» [Sechehaye 1927]. «Язык, – писал Сеше, – это система соответствий между произвольным членением звуковой материи и не менее произвольным членением мыслей. Каждое из этих соответствий, например, звуковое соответствие
Близкую трактовку произвольности в ее отношении к значимости дал Де Мауро, указывая на глубокий смысл этого понятия в концепции Соссюра: «...глубокий смысл принципа произвольности может быть понят... не на основе двух страничек, на которых он изложен, а принимая во внимание все содержание “Курса”: прежде всего следует рассмотреть учение о языке как форме» [De Mauro 1972: 443].
Сеше рассматривал проблему произвольности в ракурсе эволюции языка и мышления. Будучи произвольной во всех своих частях, система языка в состоянии отвечать потребностям в новых средствах выражения. «Нет сомнения, что язык несет на себе отпечаток общего разума, который его создает, и в ходе своей эволюции он последовательно приспосабливается к менталитету разных эпох. Нелегко установить процессы этой адаптации, но в любом случае следует принимать во внимание элемент произвольность знака» [Sechehaye 1927: 223]. Таким образом, Сеше ставил вопрос о связи произвольности с проблемой языка как средства познания, его когнитивным аспектом, а также о месте произвольности в процессе структуризации языком познавательной деятельности.
В отличие от Сеше в большинстве откликов на выход «Курса» новизна подхода Соссюра к теории знака не была замечена (Г. Шухардт, О. Есперсен, А. Мейе, Р. О. Шор, М. Н. Петерсон, Г. О. Винокур). Учение о произвольности знака было столь новаторским, что даже такой крупный лингвист, как Э. Косериу, воспринял его упрощенно, связав с аристотелевской традицией, которую Соссюр считал как раз недостаточной.
Произвольность трактовалась Соссюром прежде всего как немотивированность, т. е. как отсутствие естественной, природой вещей обусловленной связи между означаемым и означающим [Соссюр 1977: 101]. Но примеры, которые приводил Соссюр, и недостаточная четкость формулировок заставляют думать, что произвольность у него лежит и в основе знака в целом, в его соотношении с обозначаемым предметом. Это послужило причиной для критики Соссюра в ходе дискуссии 1939 г. о произвольности языкового знака и позже (см., напр.: [Степанов 2002а: 423 – 424]). Несомненно, однако, что Соссюр стремился постичь лингвистический аспект проблемы [45] : абстрагируясь от соотношения языкового знака с обозначаемым им предметом, он сосредоточил внимание на связи между означаемым и означающим, которая обуславливается не только наличием этих двух компонентов, но и тем, что есть в языковой системе вокруг них.
Конвенционалистская интерпретация соссюровского понятия произвольности была наиболее распространенной (Есперсен, Девото, Амман, Яберг). Французский лингвист Э. Пишон [Pichon 1937: 25 – 31] приписывал Соссюру конвенциональную точку зрения, в соответствии с которой знак условен по отношению к предмету, с другой стороны, между означающим и означаемым существует «духовная связь».
Некоторые положения Пишона спустя два года нашли продолжение в статье Э. Бенвиниста «Природа языкового знака», опубликованной в датском журнале Acta linguistica и положившей начало продолжительной и острой дискуссии. Бенвенист также настаивал на том, что связь между означающим и означаемым является «необходимой», а не произвольной. Но в отличие от Пишона Бенвенист справедливо отмечал контраст между принципом произвольности, понимаемом с конвенционалистской точки зрения, и другими положениями соссюровской мысли. Бенвенист справедливо связывал сущность учения Соссюра с пониманием языка как системы реляционных, и тем самым несопоставимых, значимостей.
Бенвенист аргументировал свою точку зрения тем, что произвольной является связь между означающим boeuf или ochs и внеязыковой реальностью. Однако Соссюр подчеркивал, что язык – это
Итальянский лингвист М. Лючиди высказал интересное предположение, что толкование произвольности языкового знака Бенвенистом было основано на неправильном прочтении текста Соссюра. Местоимение
По решению комитета Женевского лингвистического общества от 7 июня 1941 г., А. Сеше, Ш. Балли и А. Фрей выступили с ответной статьей, представляющей собой своеобразную декларацию, в которой утверждался принцип произвольности лингвистического знака в трактовке Ф. де Соссюра [Sechehaye, Bally, Frei 1941].
В незадолго до этого опубликованной статье «Произвольность знака. Ценность и значение» Ш. Балли, отвечая на критику Э. Бенвениста, писал, что иллюзия последнего относительно абсолютного «симбиоза» двух частей знака является попросту следствием повторения, беспрестанного воспроизведения языковых знаков говорящим. Поэтому связь между означающим и означаемым нам кажется естественной, органической и даже логической. «Впрочем, – продолжает Балли, – если единство означающего и означаемого возникает в нашем сознании таким образом без какой-либо внутренней обусловленности, является тем не менее очевидным, что эта связь носит обязательный характер, и социальное принуждение обязывает нас употреблять то или иное слово в определенном смысле, подчиняясь каждый раз новому условию. На этом основана вера в интимную и необходимую связь двух сторон знака» [Bally 1940a: 202 – 203]. Таким образом, произвольность знака, по мнению женевских ученых, вытекает прежде всего из социального характера языка.
В коллективной статье подчеркивалось, что связь между означающим и означаемым носит характер необходимости и обусловлена системой знака как социального установления, являющегося по своей природе чистой формой. Отмечалось, что понятие произвольности следует рассматривать не изолированно, а в тесной связи с другими положениями концепции Соссюра. Поэтому критика произвольности знака рассматривалась не просто как направленная против конкретного положения, а как затрагивающая доктрину Соссюра в целом, поскольку произвольность занимает в ней центральное место. Авторы подчеркивали, что проблема произвольности знака является частью более общей и сложной проблемы: каким образом мысль обретает форму в языке. Формулировка одной из личных заметок Соссюра свидетельствует о том, какое важное место он отводил произвольности знака в проблематике языка и мышления: «...до языкового знака в мысли нет ничего различимого» [Engler 1968а: 39].
Следует заметить также, что критики Соссюра не всегда учитывали тот факт, что к проблеме собственно произвольности Соссюр подходил с семиологической точки зрения, абстрагируясь от факторов времени, языкового коллектива и идеи выбора.
Учение Соссюра о произвольности знака было принято Л. Блумфилдом: «...связь языковых форм со значениями совершенно произвольна» [Блумфилд 1968: 148]. По его примеру многие американские лингвисты включили понятие произвольности в свое определение природы языка.
Соссюр иногда использовал термин «знак» для обозначения означающего [Godel 1957: 275]. Бюиссенс обратил внимание на попытки Соссюра раздельного рассмотрения двух сторон знака, которые не удались [Buyssens 1952: 48]. В 40 – 50-е гг. ХХ в. американские структуралисты, последователи Блумфилда, предприняли изучение звуковой стороны языка без обращения к значению исследуемых элементов. А позднее началось исследование означаемого – семантической стороны языковых единиц. Начало развитию семиологической концепции произвольности было положено работами Э. Бюиссенса [Buyssens 1943], а также С. Карцевского [Karcevsky 1941]. Изучение знака в семиологическом аспекте получило развитие в концепции А. Мартине двойного членения языка и особенно в работах представителя Женевской школы Л. Прието (часть II, гл. III). Произвольность языкового знака рассматривается некоторыми лингвистами в качестве языковой универсалии [Hockett 1963; Jakobson 1965].
Дискуссия по вопросу произвольности языкового знака была продолжена и после рассмотренных выше статей и стала, по выражению Ю. С. Степанова, «можно сказать, перманентной»
