Научное наследие Женевской лингвистической школы

случаях. Но фразы не алгебраические формулы. Аффективный элемент обволакивает и окрашивает логическое выражение мысли. Никогда не повторяют дважды одну и ту же фразу, никогда не употребляют два раза то же самое слово с точно тем же значением; не бывает двух языковых фактов совершенно тождественных. Причина тому – обстоятельства жизни, беспрерывно изменяющиеся условия наших переживаний» [Вандриес 1937: 149 – 150].

Таким образом, «тенденция к коммуникации», по мнению Балли, всегда приводит к языковым упрощениям, а тенденция к «экспрессивности» – к языковому разнообразию. У Балли получается так, будто бы «логическая функция» языка все время упрощает, схематизирует язык, и только его аффективная функция время от времени оживляет нашу речь. Схожие рассуждения мы встречаем у Г. Шухардта в его статье «Заметки о языке, мышлении и общем языкознании»: «Аффективное и логическое пронизывает всю жизнь языка, причем первое усложняет, второе упрощает» [Шухардт 1950: 238].

У Балли язык в своем живом функционировании как бы колеблется между двумя полюсами: аффективностью и интеллектуальным выражением. Он даже сравнивал в этом отношении язык с ковром Пенелопы, вечно создающимся и вечно разрушающимся.

Таким образом, экспрессивность в языке Балли считал движущей силой языкового развития. В этом отношении он сближается с такими лингвистами, отводившими важное место аффективности в развитии языка, как Л. Шпитцер, Р. Мерингер и Э. Лерх [118] . Балли стремился доказать свою точку зрения на примере образования аналитического будущего во французском языке. По мнению Балли, в момент своего появления форма с habeo никоим образом не предназначалась для того, чтобы сделать более ясной идею будущего времени. Эта форма применялась для того, чтобы порвать с чисто интеллектуальным подходом ко времени и выразить субъективно-эмоциональный элемент, который содержится в идее будущего: долженствование, обязанность, необходимость [Bally 1935: 61]. На важность изучения роли экспрессивного фактора в языковых изменениях обращал внимание и А. Сеше: «Нам нужно выяснить, каким образом под влиянием аффективных факторов значения подвергаются непрекращающимся изменениям, в частности – посредством употребления в переносном смысле» [Сеше 1965: 69].

Представляет интерес полемика Ш. Балли с О. Есперсеном относительно прогресса в языке [119] . Исходя из «энергетической философии» Оствальда [120] , Есперсен связывал свою теорию прогресса в языке с «экономией речевых усилий»: чем меньше говорящий и слушающий затрачивают усилий для точной передачи мысли, тем язык совершеннее. Язык приближается к этому идеалу посредством регулирования и упрощения [121] , это выражается в тенденции к увеличению аналитических форм. Критерием прогресса Есперсен считал аналитический строй языка, что привело его к восхвалению английского языка как одного из самых совершенных.

Возражая Есперсену, Балли приводит много примеров, опровергающих тезис Есперсена о семантической простоте аналитических форм. Говорят, – пишет Балли, – что предлоги одним показателем заменяют множество падежных окончаний; так французское de , помещенное перед существительным, замещает следующие: ae(rosae) , i(domini) , i(regis) , us(domus) и пр. Но здесь никакого прогресса нет: можно ли считать, что одно выражает неизменно идею латинского родительного падежа с указанными окончаниями? Во-вторых, где простота этого грамматического приема, если, открыв любую полную грамматику французского языка, мы обнаружим, что список употребления этого de просто головокружителен. Вообще часто забывают, – продолжает Балли, – что для анализа в языке недостаточно свободного расчленения материальных знаков, надо еще, чтобы была простота значений [Bally 1935: 60 – 61].

Расходился Балли с Есперсеном и в вопросе о причинах образования аналитических форм. Точке зрения Есперсена, считавшего причиной «тенденцию к коммуникации», Балли противопоставляет свою точку зрения: движущей силой здесь выступает экспрессивность. В качестве иллюстрации он обращается к своему излюбленному примеру образования во французском языке будущего времени. В вульгарной латыни habeo первоначально не являлось показателем будущего времени, а выражало субъективно-эмоциональный элемент: долженствования, необходимости, соответствовало в intrare habeo почти «мне нужно войти». Прошло некоторое время, пока habeo отделилось от своих конкурентов вроде volo , debeo , convenit и стало знаком будущего времени. Тогда начался процесс агглютинации habeo с инфинитивом; оно мало-помалу теряло свою самостоятельность, превращалось в формальный придаток, видоизменялось и превратилось в аффикс ai , отсюда современное будущее во французском языке. Но такое флективное будущее через некоторое время разрушается аффективной экспрессией, и мы видим во французском языке такие аналитические формы будущего, как Je vais entrer ; Je veux entrer , и диалектизмы Il veut pleuvoir , il doit venir cinq heures . С течением времени, полагает Балли, если знаком будущего времени станет глагол vouloir , то с ним произойдет то же, что и с habeo .

В других случаях возникновение так называемых «аналитических форм» Балли объясняет действием фонетических изменений. Вследствие фонетических изменений концов слов утратилось различие между существительными мужского и женского рода. Нужно было средство для выражения этого различия. Эту функцию получил артикль. Во французском языке есть существительные, которые в зависимости от грамматического рода имеют разные значения, например: la tour – башня, le tour – оборот, окружность; la livre – фунт, le livre – книга. Наконец, французский артикль имеет функцию определения существительного. Таким образом, функции артикля во французском языке довольно разнообразны, некоторые из них, например родовая, представляют собой языковую роскошь, без которой обходятся другие языки.

Эти факты не дают, по мнению Балли, оснований считать аналитические формы, как это делал Есперсен, показателем прогресса в языке и квалифицировать их как создание интеллекта. Эти формы оказываются порождением или экспрессивности, или фонетических изменений и потом превращаются в аффиксы, стоящие в большинстве случаев перед корнем слова, так как конец слова, вследствие фонетических изменений, укорачивается.

Балли считал, что синтетические формы, возникшие путем агглютинации из аналитических, снова стремятся приобрести аналитический характер, потом синтетический и т. д. Если стать на точку зрения Балли, то грамматика представляет собой некую гармонику, которая то растягивается, то сжимается [122] . В языке, говоря словами Балли, происходит своеобразная сизифова работа: то, что разрушается в конце слова, восполняется модификацией начала слова. Потом процесс повторяется, и так далее [Bally 1935: 80].

Таким образом, в пылу полемики с Есперсеном Балли впадает в другую крайность. Рассуждения Балли напоминают положения теории круговорота в общей истории и культуре человечества, которая в начале XVIII в. обосновывалась Д. Вико. Р. А. Будагов в этой связи писал: «Нельзя согласиться с Балли, когда он утверждает, что история языка представляет собой своеобразный круговорот, в котором старое просто повторяется в новом (синтетические тенденции латыни как бы воскрешаются в современном аналитическом строе французского языка). В действительности, как то явствует из материала, приводимого самим Балли, синтетические явления французского языка качественно отличаются от аналогичных особенностей языка латинского: достаточно напомнить, что первые опираются преимущественно на словосочетания, тогда как вторые оформляют слово» [Будагов 1955: 411].

Иллюзорным кажется Балли также критерий прогресса, связанный с отношением языка к жизни общества, его социальной функцией. Балли согласен, что в процессе унификации, к которой стремятся все цивилизованные языки, исчезают индивидуальные и диалектные особенности, между членами коллектива исчезают языковые различия. «Подчинение языковой норме (правильно говорить и писать) распространяется на всех членов группы; она (норма) освящена деятельностью школы, престижем литературы и академий» [Baly 1935: 68]. Однако унификация в языке, считает Балли, не всегда совпадает с процессом развития общества, потому что «социальный прогресс влечет за собой возрастающую дифференциацию общественных подгрупп». Следовательно, и язык, находящийся на службе у общества, не унифицируется, а тоже дифференцируется, а это уже осложняет взаимное понимание людей в речевой общении. «Римляне и греки называли всех на “ты”, даже судей, императоров и богов. Мы научились проводить социальное различие, называя людей на “ты” или на “вы”, и границы между разными формами достаточно сложно провести...» [Балли 2003: 65].

Социальный прогресс характеризуется также ростом профессиональной дифференциации, которая отражается на языке и создает противодействие унификации. Индивиды одной профессии могут быть в местах географически