непрофессионализме! Как они преступников ловят, если даже в таком деле в итоге получилось через пень- колоду? А ведь там наверняка все на ушах стояли. Думаю, на самом деле это он убил, просто не смогли доказать.
— Милый, ты рассуждаешь, как обыватель. — На лице Азаровой появилось презрение. — Если не смогли доказать, надо отпускать. Пролетарскую убежденность мы уже проходили. Судить надо по закону.
— Если брать по закону, то все преступники завтра будут ходить на воле! А я бы вообще этих уродов стрелял!
— Каких? — в один голос спросили Ветров с Азаровой и уставились на коллегу.
— Да всех этих: убийц, людоедов, террористов! Вы нянчитесь с ними, а их надо стрелять! А то вечером уже пройти по городу страшно!
— Какой пещерный экстремизм! — Ольга встала, бросила высокомерный взгляд на коллегу. — Пойду перекушу. А ты, Андрюшенька, смотри не подерись с этим палачом.
Азарова гордо продефилировала мимо коллеги.
— Ты — дурак, — спокойно сказал Ветров. — Какой смысл в смертной казни, если стрелять будут других?
— Стрелять будут тех же самых. Просто так никого не берут. Ты как ребенок, честное слово.
— Невозможно создать систему, которая работала бы без сбоев. На десять маньяков все равно будет один невинный.
— Ну и что? Это допустимая погрешность. Главное, чтобы на улицах было спокойно!
— А ты бы сам хотел стать этой погрешностью?
— При чем тут я?
— При том. Ты же — сторонник смертной казни. Представь, тебе предложат встать к стенке, а рядом поставят десять маньяков, людоедов и террористов. Ты же их так ненавидишь! Вот и скажут: либо мы их расстреливаем вместе с тобой (и ты благородно жертвуешь жизнью ради людей), либо они сидят пожизненно. А ты — пьешь пиво на свободе.
— Так не будет. — У коллеги пыл немного поугас.
— Конечно, не будет. Поэтому очень легко говорить за других. Каждый считает, что именно его это не коснется. Кстати, убийцы тоже так считают, потому и убивают. И маньяки. И террористы. Они все надеются, что их не поймают. Хоть на кол их всех пересажай, все равно появятся новые, верящие, что уж именно их не словят. Так что гораздо важнее, чтобы всех ловили.
«Как я убедителен!» — подумал Ветров, внутренне любуясь собой. Он, что называется, разогрелся, и теперь его несло.
— А если поймают, надо расстреливать! — Коллега хлопнул ладонью по столу.
— Нет!
— Да!
— Ты — м…к!
— Сам м…к!
«Если я смогу его переубедить, то Куравлев выйдет на свободу!» — вдруг загадал Андрей и почувствовал себя, как боксер на ринге: собранно и боевито.
— Пойми… — Ветров сконцентрировался и взял на полтона ниже. — Какой смысл казнить террористов, если они и так камикадзе? Напугаешь их казнью?
— Мы сейчас не про камикадзе.
— Хорошо, давай про наркокурьеров. В Таджикистане одно время была смертная казнь для контрабандистов. Но меньше героина от этого не стало. Как таскали его через границу, так и продолжали таскать. Зато расстреляли водителя, у которого в грузовике нашли полтонны наркотиков. Вез в Узбекистан. У мужика десять детей. Работы нет.
— Его это не оправдывает.
— Конечно, не оправдывает! Но стрелять надо было тех, кто его послал! А их не нашли. Ему же хватило бы десяти лет. Даже пяти. Или дай ему работу — он бы вообще не возил.
— Ты передергиваешь. Я про людоедов говорил. Серийных убийц. Маньяков.
— Хорошо, я сам ненавижу людоедов. И в принципе не возражаю, чтобы их казнили. Есть и другие подонки, которых, по идее, следовало бы поставить к стенке. Но…
— Что — но? Видишь, ты уже сам себе противоречишь.
— Но смертную казнь невозможно ввести адресно: для одного или двух человек. Мол, шлепнем этих двух подлецов и на том завяжем. Стоит один раз начать, — и потом покатится. Как снежный ком! Сначала одного расстреляют. Потом двух. Потом десять.
— Нет, ты меня не убедил.
«По роже дать ему, что ли? — Ветров уже порядочно завелся. — Нет, тогда точно не поймет».
«Какой-то он странный, — подумал в свою очередь коллега. — Вроде бывший офицер. А выступает, как пастор какой-то. Ублюдков всяких жалеет».
— Они ведь за наши деньги там сидят, — произнес коллега. — Мы платим налоги, чтобы всякая падаль жила, как в санатории.
— Я был там. — В глазах Ветрова появился какой-то фанатичный блеск. — Там вовсе не санаторий. И мне не жалко ни копейки
— Я удивляюсь тебе. Ты же — нормальный парень. В армии служил. Воевал. А сейчас говоришь, как какой-то долбаный правозащитник.
«Черт, неужели у нас с Куравлевым ничего не получится?» — расстроенно подумал Ветров.
— Мне жаль, что мы не можем договориться в этом вопросе, — сказал он, вздыхая. — Поэтому человечество и превратилось в братство обреченных.
— Что-о? Ты что-то уже гонишь. — Он усмехнулся.
— Возможно. Но это долго объяснять. Я уже попытался один раз это сделать. В итоге меня послали.
— Я их понимаю.
— Это была она.
— Тем более понимаю.
— Мы так хотим друг друга убить. — Ветров почувствовал, как кровь приливает к голове, верный признак, что его сейчас понесет. — Так ненавидим друг друга. Стремимся переделать соседа по-своему. Хотим уничтожить не похожего на нас. А ведь мы друг без друга не можем! Все важны миру! Даже преступники!
— Ну ты загнул! Хоть сам понял, что сказал?
— Представь, что завтра исчезнут преступники. — Андрей встал.
«Сейчас бросится в драку, — подумал собеседник и приготовился. — Еще посмотрим, кто кого». На всякий случай он взялся за массивную мраморную пепельницу.
Ветров подошел к столу коллеги и упер в него руки.
— Представь, что завтра исчезнут преступники! — повторил он. — Сразу без работы останется весь ГУИН! А во многих поселках колонии чуть ли не градообразующие предприятия! Другой работы там просто нет.
— Найдут. — Коллега по-прежнему напряженно смотрел на Андрея.
— Дальше. Судьи, прокуроры, милиционеры — они все останутся без работы! Скажешь: найдут чем заняться? Ни фига! Почему в Англии ткачи ломали станки? Потому что не могли найти другой работы! А их с фабрик выгоняли! Заменяли станками! Прогресс для них стал трагедией! Но это ткачи, их не так было много. А тут — целая система. Миллионы людей!
— Брось, какие там миллионы?
— А ты сложи всех вместе! Да приплюсуй адвокатов, преподавателей в специализированных вузах, всяких ученых-криминалистов. Не забудь сторожей. Если нет преступников, не нужны и сторожа. А еще —
