Глава 45
Первая дверь открылась внутрь, и мы увидели шахту, залитую золотистым светом. Определить ее размеры не представлялось возможным, потому что стены облицевали зеркалами, которые обманывали глаз, совсем как в зеркальном лабиринте какого-нибудь парка развлечений. Сверкающие ряды спиральных агрегатов, напоминающие гирлянды, которые иногда свисают с потолка на вечеринках, вращались с разной скоростью, но изготовленные совсем не из бумаги. Как буры с широкими зубьями, они уходили вниз. Потолка я не увидел: зубья появлялись из марева в двадцати футах выше. И исчезали в мареве в двадцати футах ниже. В какой-то момент буры вращались в одну сторону, будто уходя в землю, в следующий — ввинчивались в потолок.
Эти машины тоже работали в полной тишине. Режущие кромки зубьев блестели, как расплавленное золото, а желобы, в которых вращались буры, казались жидкими и серебристыми, как ртуть.
От увиденного кружилась голова. Спирали множились зеркалами до бесконечности, оказывали гипнотическое воздействие, и я закрыл дверь до того, как в полутрансе переступил порог и свалился в марево под ногами.
Посмотрел на перекресток, на который мы попали, выйдя из гостиной. Пока что нас не преследовали.
Я махнул мальчику рукой, чтобы он шел первым, а я мог загородить его от заряда дроби, если бы Семпитерно выстрелил в нас.
Когда я коснулся ручки второй двери, выяснилось, что она холоднее льда. Моя рука чуть не примерзла к ней.
За дверью царила чернильная тьма, какой не увидишь ни в лифтовой шахте, ни в комнате. Передо мной лежала бескрайняя пустота, чернее черного, словно через дверь мне открылось то, что лежит за краем вселенной.
И в коридоре освещение оставляло желать лучшего, но света хватало, чтобы проникнуть на несколько дюймов в глубь этого странного помещения. А уж там свет и темноту словно разделяла стена, без всяких полутонов.
Такое мне однажды уже доводилось видеть, в далеком Пико Мундо, и я протянул руку к тому, что могло оказаться твердой глыбой или барьером, но сначала мои пальцы ушли в темноту, а потом и кисть — до запястья. Я не видел ни пальцев, ни тыльной стороны ладони, рука заканчивалась на запястье, будто кисть ампутировали.
Я не буду вновь рассказывать о том, что появилось из той черной комнаты в Пико Мундо, но мне не хотелось, чтобы то самое появилось и здесь. Вытащил кисть из тьмы, закрыл дверь и посмотрел на мальчика, на лице которого читалось изумление: он никак не ожидал, что я сохраню руку, подвергнув ее подобному риску.
— Ты видел такое раньше? — спросил я.
— Нет.
Семпитерно следовало бы уже догнать нас. Может, он убил уродов ценой собственной жизни? Если и так, я не собирался посылать цветы на его могилу.
Открыв дверь в конце длинного коридора, который вроде бы уходил в глубь дома, я увидел перед собой библиотеку, находящуюся ближе к фасаду.
Удивленные этим открытием, мы с мальчиком переступили порог, прежде чем я увидел Паули Семпитерно. Он стоял спиной к нам, оглядывая стеллажи с книгами, словно вышел из этой же двери за десять секунд до нас.
Услышав движение за спиной, он начал поворачиваться, поднимая помповик.
В этой войне людей и монстров я точно знал, что он не на стороне человечества. Он привозил женщин в Роузленд, чтобы Клойс мог позабавиться с ними. Возможно, забавлялся с ними и сам. Я вполне мог обнаружить в каком-нибудь дальнем уголке поместья его коллекцию, увидев которую, пожалел бы, что я не слепой. То видение из будущего, черное дерево с развешанными на ветвях детскими скелетами. Может, таким стало бы новое увлечение Семпитерно в грядущие годы?
Я нажимал на спусковой крючок с максимальной скоростью, которую допускал полуавтоматический пистолет, и поставил Семпитерно на колени пулями с медной оболочкой и полым наконечником. Помповик вывалился из его рук. Он упал на бок, скрючился в позе зародыша и застыл. В момент смерти выглядел он, как человек за несколько месяцев до рождения.
Убийство не приносит мне удовлетворенности, как бы ни заслуживал смерти мой противник. Герои книг и фильмов, которые убивают злодеев десятками, одновременно сыпля остротами, очень уж напоминают мне уродов Роузленда. Спасает их лишь симпатичная внешность да мастерство сценаристов, которые придают им столько обаяния. Читатели или зрители просто не осознают, что кровь льется рекой.
Когда Семпитерно упал и скрючился зародышем в утробе Смерти, я взглянул на мальчика, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Наши взгляды на мгновение встретились. Может, в моих глазах он увидел гораздо больше прожитых лет, чем отражалось на моем лице, как и я увидел это в его.
Потом я отвернулся от него и направился к служебной двери, через которую мы вошли в библиотеку. Не нашел за ней длинного, тусклого коридора, по которому мы пришли. Его заменил короткий коридор, напрямую ведущий в большую гостиную, теперь ярко освещенный. Никакой другой коридор от него не отходил.
Сколько бы уродов ни бродило по Роузленду, нам следовало побыстрее покинуть особняк до его превращения в такую же угрозу, как желтоглазая стая.
Глава 46
За каждым углом таилась опасность, за каждой дверью — угроза, царящая в доме тишина дышала бедой. Может, убили трех уродов, может, только двух. Может, в дом проникли три урода, может, шесть или двенадцать, а то и все двадцать четыре. Если кто и знал точное их число, то не я. Джэм Дью, миссис Теймид и Семпитерно покинули этот мир, возможно, и шеф Шилшом. Генри Лоулэм заперся в сторожке. Оставались Виктория и Константин, парочка, для которой вечная любовь — так она это называла — переросла в любовь к убийствам.
Моя интуиция, обычно более надежная, чем логика, подсказывала мне, что куда бы мы с Тимоти ни пошли, путь наш будет таким тернистым, что в сравнении с ним долина смертной тени[36] выглядела курортным местечком. Мне предстояло убивать, посколько вопрос стоял ребром: убей ты, или убьют тебя, и я не рассчитывал, что уроды окажут мне услугу, убив троих оставшихся обитателей Роузленда.
Мы двинулись из библиотеки на кухню, стараясь держаться больших коридоров и комнат, избегая служебных помещений, потому что я им больше не доверял, не знал, куда они могут нас вывести.
Я хотел вернуться в мавзолей, а оттуда по территории поместья добраться до гостевой башни. С того самого момента, как Тимоти рассказал мне о хроноскафе, опасная идея никак не желала выходить у меня из головы. Сначала она неопределенным призраком маячила на периферии сознания, но потом приблизилась, полностью оформилась и потребовала диалога.
Если бы я воспользовался этой мыслью, ничего бы хорошего не вышло. Я бы уничтожил себя и навечно расстался с тем единственным, что давало мне надежду после моего самого ужасного дня в Пико Мундо. Но я не мог поставить эту мысль к стенке и расстрелять. Не удавалось закатать ее в асфальт здравого смысла или засунуть в шкатулку забывчивости. Идея может быть самой опасной из всех возможных, если обещает тебе ни с чем не сравнимое счастье, к которому ты так долго стремился.
Когда мы прибыли на кухню, морально я уже подготовился к тому, что увижу растерзанного Шилшома,
