спирта. И его с Севой угостили. Были молчаливы и подавленно мрачны. Разговора почти не вышло. Помянули этого парня из жестяных кружек. Засунули в топку и сожгли за пару часов. Сева ходил звать Азу, и тот записывал в свой гроссбух фамилию, год рождения и город, откуда приехал сюда этот солдат. Сейчас Виктор помнил только город – Кинешма. Просто название запоминающееся. Чем-то эти солдаты рассчитывались с Азой, то ли рублями, то ли баксами. Во всяком случае, Аза особо доволен не был и не просил Севу «уважить» их с помощью искусственного увеличения веса праха. Унесли федералы с собой легкий кулечек вместо принесенного тела. И никто при этом не нарушил законы физики. Просто согласно этим законам, все, что горит, сильно теряет в весе. И в значении. Потом приходили еще несколько федералов, только это были уже контрактники. Они притащили два мешка, от которых дурно пахло. Проследили, как Виктор и Сева втолкнули в трубу-топку оба мешка, как закрыли обе торцевые дверцы и как добавили газа. Контрактники были небритыми, грязными. Они стояли около печи еще полчаса, слушали, как гудит огонь внутри. Курили тут же. При этом от жары у них со лба лил пот. Виктор хотел было выйти на свежий воздух, но неподвижность контрактников заставила его остаться. Возле печки было трудно дышать. В конце концов, контрактники вышли из барака-крематория. Там, на поляне, один из контрактников протянул Севе несколько зеленых банкнот, потом, порывшись в кармане камуфляжной куртки, выудил оттуда еще что-то и положил в ладонь Севе. Кивнул на прощание, и они ушли. Дошли до основной трубы и отправились дальше вдоль нефтепровода по уже знакомой Виктору тропинке. А Сева хвастливо посветил фонариком на свою ладонь, в которой лежали три мужских золотых перстня-печатки и один женский с камнем. За прахом контрактники не вернулись, и Сева объяснил почему. Просто им нужно было так избавиться от трупов чеченцев, чтобы эти трупы больше никогда и нигде не всплыли.
Это уже потом, часа через полтора, Сева выгреб из топки пепел в жестяное ведро, а ведро потом опрокинул в железную бочку из-под бензина, стоявшую в углу. В ту самую, из которой они уже набирали в начале ночи пепел для увеличения веса праха Ильяса Жадоева.
Головная боль понемногу проходила. Только не проходил привкус в горле, и Виктору захотелось выпить воды. Он вышел в коридорчик, осмотрелся по сторонам. За одной дверью храпел Аза, задругой было тихо, и Виктор заглянул туда. Увидел старомодный шкаф с зеркалом и квадратный стол, вокруг которого стояли четыре грубо сбитые табуретки. На подоконнике маленького квадратного окошка – несколько железных эмалированных кружек и стопка таких же мисок.
Виктор зашел в комнату, подошел к окну. Странное чувство возникло, когда он заметил, что на кружках были изображены герои из советских мульфильмов – Винни-Пух, волк из «Ну, погоди!», Крокодил Гена и Чебурашка.
Взял в руку кружку с Винни-Пухом, поднес к лицу. Повернул донышком кверху и увидел надпись красной краской «Детсад. Инв.».
Вспомнил о Соне. Подумал: как она там? Вспоминает ли его, Виктора? Думает ли о Мише?
В коридорчике хлопнула дверь, и Виктор от неожиданности вздрогнул. Оглянулся. Встретился с заспанным взглядом Азы, стоявшего босиком на деревянном полу в ватных брюках и обвисшей когда-то белой майке.
– Что, жратву ищешь? – спросил Аза и, не дожидаясь ответа, тут же ткнул пальцем на зеркальный шкаф. – А вода в ведре, слева от порога.
Снова хлопнула дверь, и Виктор опять остался один. Открыл шкаф. На плечиках висели две армейские шинели, комплект милицейской формы. В левом отделении на полочках стояла посуда, кастрюли. На верхних полках лежали небольшие завязанные мешочки из белой ткани, несколько жестяных банок консервов без наклеек, литровая бутылка подсолнечного масла. Пощупав рукой мешочки, Виктор понял, что там хранятся крупы и вермишель. Ткань мешочков была плотной и шершавой, словно их кто-то накрахмалил перед тем, как использовать.
Чувство голода усилилось. Виктор достал с полки кастрюлю и пошел за водой.
50
Прошло две недели, и на их «ашорную зону» выпал первый снег.
Виктор, увидев за окном белые хлопья, воспрянул духом. Может, даже не духом, а памятью. Вспомнилась прошлая зима, прогулки с пингвином Мишей по заснеженному двору. Снег словно принес известие о переменах. И хоть перемены были только в погоде, но сразу показалось, что все только начинается с погоды, а дальше эти перемены распространятся на всю жизнь, на его настроение.
Здесь, в домике и бараке-крематории, все стало почти привычным и обыденным. Виктор привык к ночной работе, к специфическому запаху, сопровождавшему его даже тогда, когда он просыпался. Где-то рядом шла война, иногда слышались далекие взрывы и автоматная стрельба. Пролетали изредка над ними ревущие военные самолеты, вертолеты. Война шла без выходных. И так же без выходных сжигали они с Севой по ночам трупы. Иногда больше, иногда меньше. Чаще трупы приносили федералы. Приносили их в мешках или с головой, замотанной тряпками, чтобы никто не видел лица. Пару раз это были молодые женщины.
Чеченцы приходили реже. Виктор уже знал почему. Просто по мусульманской традиции погибших и умерших не сжигают. Это ему Аза уже давно объяснил. Если чеченцы кого-то и приносили, значит, человек этот был не из Чечни и они просто собирались передать его прах на родину для захоронения. Родина у этих убитых была далеко. То Саудовская Аравия, то Йемен или Турция.
В кармане накапливались какие-то мелочи. Чеченцы давали «чаевые» долларами в мелких купюрах. Федералы тоже подбрасывали мелкие баксы, но чаще дарили то часы, то золотое колечко. Виктор понимал, откуда все это берется, и золото охотно отдавал Севе. Иногда под утро, когда Аза со своим гроссбухом уходил спать, Сева доставал из-под ближнего к бараку дерева железную форму, приносил откуда-то увесистый золотой кирпич. Укладывал его в форму, а новое золотишко клал сверху и всю эту конструкцию засовывал в топку. Когда вынимал – новые кольца и перстни просто оплавлялись и добавляли «кирпичу» веса и ценности. «Зачем мне надо, чтобы кто-нибудь когда-нибудь узнал перстень или другую безделушку? – говорил Сева. – Золото и так само по себе дорогое, дороже долларов!»
Виктору хотелось задать Севе кучу ехидных вопросов. И про его планы на будущее, и как он вообще собирается отсюда, из Чечни, выбраться? Но эти вопросы портили Виктору настроение. Ведь и сам он на них не мог ответить конкретно. Время шло. Про пингвина он ничего не узнал. Про Хачаева тоже. Пару раз пытался расспросить Азу, но тот от разговоpa уходил. И смотрел при этом на Виктора с раздраженным недоверием. «Зачем тебе Хачаев?» – спросил он один раз. И Виктор не ответил. Рассказывать Азе о пингвине Мише не хотелось. «Надо ждать, просто долго ждать, – твердил себе Виктор в такие моменты. – Крематорий – это его бизнес. Не может быть, чтобы хозяин никогда не появился на своем 'производстве'!»
И ждал, то есть просто жил, работал, ел и пил из эмалированных мисочек, ранее принадлежавших какому-то детскому садику. Эта посуда даже радовала его, не столько напоминая о собственном детстве, сколько о той ночи в Киеве со Светиком, о ночном детском садике и о ночной манной каше.
51
По четвергам у Севы настроение улучшалось. Оно и так было стабильно хорошим, но в четверг, перед «сытой» пятницей, напарник Виктора оживал вдвойне. Ночь с четверга на пятницу приносила много работы, то есть много трупов. В этот день – а заведено это было Азой еще до появления Севы и Виктора – трупы сжигали со скидкой. Насколько большой была скидка, ни Виктор, ни Сева не знали. Расчет клиенты вели напрямую с Азой. Зато клиентов было больше, а значит, и чаевых тоже.
В этот четверг Виктор проснулся раньше обычного – около двенадцати. Легли они тоже пораньше. Последний труп закончили сжигать для федералов около пяти утра. Федералы отблагодарили необычно –
