При этих словах я сразу вспомнил братца Диму и его здоровую девочку. Точно! Совершенно здоровая сперма и больная голова. После этого все, что говорил врач, вызывало у меня полное доверие.
– Процесс микроочистки очень дорогой, – сразу сообщил он мне. – Процент успеха высокий, около девяноста процентов. Похожего случая у меня еще не было, но здоровые сперматозоиды я уже отделял от больных для последующего искусственного оплодотворения. От вас для гарантии успеха потребуется три отдельных эякуляции.
– Чего? – не понял я.
– Три раза кончить в разную посуду или в три разных презерватива и положить сперму в холодильник. Но в течение суток она должна быть здесь. Потом – уже моя забота.
– Но сколько это будет стоить?
– Тысяч двенадцать долларов.
Сумма не вызвала у меня возражений. И я, получив от специалиста на прощанье обнадеживающий взгляд, ушел.
И приехал домой в замечательном расположении духа. Я ехал и радовался, что не показал письмо из швейцарской клиники Светлане. Теперь было понятно, что во всем была виновата моя редкая патология, но не признаваться же ей в этом сейчас. Я исправлюсь! Я подготовлю свои лучшие, стерильные силы для новой попытки, которая обязана завершиться веселыми детскими криками в нашем доме. Такой вот вечер получился. А Новый год можно и не праздновать. Можно просто подождать, пока он наступит, и тут же начать готовиться к новой жизни.
177
Прошло несколько дней, и состояние мое улучшилось. Только тяжесть бронежилета создавала конкретные неудобства.
В палате поставили рабочий стол, два кресла. По моей просьбе на стенах повесили большие цветные фотографии «видов из окон». В этой комнате могло быть два окна, и теперь я точно знал, что? из них было бы видно. Красивый заснеженный карпатский пейзаж.
Новости мне приносили распечатанными на принтере. Ситуация в стране после объявления о моей отставке и о внеочередных президентских выборах стабилизировалась. Инициативные группы прекратили сбор подписей за импичмент. Казимир растерялся и опять летал в Москву. Вот бы узнать, с кем он там советуется! Лидер коммунистов объявил очередную войну олигархам и призвал народ вернуть в страну социальную справедливость и привычный порядок. Центральный Избирательный Комитет объявил о начале регистрации кандидатов в президенты. Первой от неизвестной Партии Жителей Предместий зарегистрировалась некая дама по фамилии Акорытенко. На мой вопрос об этой даме Светлов махнул рукой и криво усмехнулся. «Это вроде дрезины, которую пускают перед бронепоездом. Проверка на мины», – сказал он.
Про меня вроде бы забыли. Видимо, для людей моя отставка равнялась моей смерти. Размышления на эту тему привели меня к печальному, горькому выводу: страна по мне не скучает. Мое отсутствие, а точнее, мой уход никого не обеспокоил. Народ спокойно выжидал, вернее, пассивно и лениво наблюдал за происходящим.
«Ну что ж, – подумал я. – Это и есть приговор власти. Точнее – будущий приговор народу. Если ко мне они были безразличны, то уж к Казимиру, если он станет президентом, воспылают ненавистью. Я народ не прижимал. Я ему не мешал. А чем займется Казимир, можно только догадываться. Прежде всего выбиванием долгов за электричество. И из народа, и из казны…»
Львович пришел через полчаса. Принес поднос с едой и чай. Извинился за простоту кухни.
– Готовит тюремный повар, но он ведь не знает, для кого готовит, – сообщил Львович и виновато пожал плечами. – Светлов в Киеве. Завтра вернется. Обещал новости.
Как ни странно, но салат «оливье» и слипшиеся макароны, политые горячим томатным соусом, мне понравились. Даже чай, от которого пахнуло осенним сеном, пришелся по душе.
– А Майю кто-нибудь ищет? – спросил я Львовича.
– Ищут, – кивнул он.
– А диван нашли?
Львович тяжело вздохнул.
– Теперь не до дивана, – произнес он мрачно.
– Большие кражи начинаются с мелкого воровства, – произнес я нравоучительно. – Сначала диван, потом страна.
Львович только головой покачал и набрал из эмалированной миски в свою тарелку добавки «оливье».
178
– Мы друг друга хорошо понимаем, мы обе воспитывали детей без отцов, – сказала мне вечером на кухне мать. – Так что отнесись, пожалуйста, очень серьезно к тому, что я тебе сейчас скажу!
Но перед тем как сказать, она насыпала в тарелки гречневой каши, а сверху на кашу выложила кривые палочки бефстроганова и полила все это соусом.
– Ты понимаешь, они не собирались возвращаться, – заговорила она, протягивая мне мельхиоровую вилку из набора, который использовался раньше, только когда приходили гости. – Сегодня они там переночуют, а завтра она на время съедет к подруге.
– Кто съедет? – попытался уточнить я. – Они обе или кто?
– Лариса Вадимовна съедет, а Мира останется.
– А я?
Мама тяжело вздохнула, поела немного гречки с мясом. Опять подняла на меня глаза:
– Тебе надо будет расписаться с Мирой.
– Что?
– Фиктивно! Я тебя не прошу с ней спать! Ты уже взрослый, сам все решишь. Но надо их прописать, а иначе никак не получится. Смотри, только не перебивай! Ты расписываешься с ней, прописываешь ее и ее маму. Автоматически вы становитесь на городскую кварточередь, а одновременно Лариса Вадимовна и я ищем пути ускорить процесс. Понятно? Подумай сам – без прописки их на работу не возьмут, а денег у них нет!
– Мама, а если я решу на ком-нибудь другом жениться?
– Другая женитьба может обождать. Объяснишь, что это для дела. Как только пропишешь их, можешь оформлять развод и жениться по-настоящему.
Я смотрел на нее и пытался понять: чем могла Мирина мама победить боевой настрой моей матери? Какое оружие она применила?
– А вдруг тебе с Мирой понравится? – прошептала мама заговорщицки. – Ты ведь сам себя не знаешь! А с евреями не пропадешь! И дети у них красивые.
Я хотел было сказать ей, что и Миру знаю, как свои пять пальцев, и себя самого. Но не такой уж я глупый, чтобы спорить с матерью. Хочешь думать, что я все еще маленький и нуждаюсь в советах? Думай! На здоровье!
– Кстати, я пообещала Ларисе Вадимовне, – лицо мамы опять оживилось новой мыслью, – что ты нас в субботу отвезешь на могилу Давида Исааковича. Они хотели на памятник посмотреть.
– Хорошо, – кивнул я. – Только он не на кладбище похоронен.
– А где?
