помещалась вся Беларусь. Далекая и близкая Беларусь, «краіна-браначка». Отец говорит: выбором жизненного пути, выбором цели сын обязан «непреодолимому влечению» к родной стихии, интуиции, «унаследованной от предков». Возможно, это и так. Но можно ли все объяснить только этим? Сам же Адам Егорович стоял еще ближе к предкам, чем сын. И ближе к сокровищам «бабки Рузали». «Остальное сделала твердая воля и упорство в труде». Ну, хорошо. Добавим еще — и талант, о котором почему-то забыл Адам Егорович. Мы объясним себе Богдановича — необычайно требовательного поэта-мастера, — но как объяснить рождение в Богдановиче именно белорусского поэта? Адам Егорович имел и талант, и интуицию, унаследованную от предков, и завидную настойчивость в труде, и твердую волю, однако не стал фигурой такого масштаба, как сын, хотя и намного пережил его. Нет, вероятно, и «зов предков», и талант, и воля имеют значение тогда, когда их приводит в движение какая-нибудь большая, общественного значения идея. Для Максима Богдановича такой идеей была идея национального и социального раскрепощения родного народа. И подсказало ее Богдановичу время.
«Слушайте время!» — говорит нам своим примером Богданович. Запомним это.
ОРИГИНАЛ И КОПИЯ
И как непросто было Богдановичу стать белорусским поэтом! Начать хотя бы с того, что родному языку он должен был учиться, как чужому: вначале он просто не знал его! И, что самое горькое для писателя, не знал его живых говоров. Не знал, понятно, не по своей вине. Просто так складывалась его жизнь. Все, словно нарочно, было против того, чтоб он почувствовал себя белорусом. Впервые он приезжает на родину в двадцать лет. Двадцать лет — это много только для Богдановича, он уже известный белорусский поэт. И вот парадокс: белорусский поэт почти не умеет говорить по-белорусски! Словно чужеземец, он просит каждого, с кем разговаривает, поправлять его произношение.
И в то же время он озабочен белорусскими проблемами, как немногие из «центристов», людей, которые занимались общественной или литературной деятельностью непосредственно «на местах». Один из тех, кто встречался с Богдановичем в его первый приезд в Белоруссию, пишет:
«М. Богданович приехал в Вильно уже как активный и сознательный деятель белорусского возрождения, глубже проникая мыслью в будущее нашего народа, чем мы, работники, сгруппированные в центре».
Знаменательное признание! Именно признание, а не снисходительный комплимент: какой смысл «центристу» сравнивать заслуги целой группы людей, к которой он и сам принадлежит, с заслугами всего лишь одного человека, к тому же в известной степени «чужака», и выставлять при этом свою группу в очевидно невыгодном свете? Но «чужак» был бескорыстным — вот что влекло к нему людей, вот что позволяло объективно оценивать его талант и его стремления. И кроме этого: сам факт появления Богдановича был еще одним, может, самым серьезным подтверждением важности и жизненности того дела, которому отдавали все свои силы лучшие из белорусских интеллигентов.
Большое видится на расстоянии, и Богданович своей жизнью блестяще подтвердил это. Вся его жизнь — подвиг. Настойчивое и ровное горенье одной страсти. И такое кратковременное… Вот почему его жизнь напоминает нам вспышку метеора. Вот почему мы часто и говорим о нем именно так. Может, это даже лучше, чем говорить «подвиг», «жертва», «самоотверженность». «В его трудах найти внезапное не тщись». То, что мы называем подвигом, — для него естественная, однажды избранная манера мыслить и жить. И, конечно, творить. Понятие «подвиг» включает в себя нечто такое, что, отдавая должное человеку, в то же время как бы и принижает его, делает сверхъестественной его деятельность. Подвиг?
Богданович не чувствует всего этого.
Изучать свой родной язык — что в этом сверхъестественного? Изучать только по словарям, по фольклорным записям, с помощью сравнительных грамматик славянских языков? Но кто же в этом виноват? Он не родился в белорусской деревне, не жил в ней, не слышал, как разговаривают крестьяне, — кого же в этом винить? Он не знает, где надо поставить ударение в том или ином слове. Он вообще не уверен, звучит ли по-белорусски та или иная его фраза. Ему стыдно, ему говорят, что в его белорусском языке много русизмов. Ему говорят, что в его русском языке много белорусизмов. Он соглашается и с теми, и с другими и в минуты отчаяния, вероятно, думает, что взялся не за свое дело.
Нет, не надо громких слов, тогда лучше поймешь, как Богдановичу было трудно.
В его белорусском языке действительно было (особенно в начальном периоде творчества) много русизмов. Субъективные причины этого явления понятны, но не забывайте, что белорусский литературный язык тогда только еще формировался и не имел прочно закрепленных ни лексических, ни стилистических, ни грамматических норм. Богдановичу в своем творчестве приходилось преодолевать как бы двойные трудности. Белорусизмы в его русском языке? Для него это должно было звучать похвалой.
Он, почти всю свою сознательную жизнь проживший в русской среде, писал и думал по-белорусски. Он писал и по-русски, и по-украински, но художником был только на родном белорусском языке. Это — не красивая метафора. Это — истина, которую нетрудно доказать. Дело облегчается тем, что мы имеем переводы стихов Богдановича на русский язык, выполненные им самим.
В 1913 году в Ярославль, где в юридическом лицее учился поэт, приехала из Нижнего Новгорода Анюта Гапонович. Этой встрече Богданович был очень рад. Настолько рад, что подарил Анюте рукописный сборничек своих стихов, переведенных им самим на русский язык. Эта тетрадь, перепечатанная в первом академическом издании произведений поэта, потом была утеряна, и только недавно она была найдена благодаря усилиям старшего библиографа Библиотеки имени В. И. Ленина Н. Б. Ватацы, энтузиазму и настойчивости которой мы и до этого были обязаны появлением многих материалов и документов о жизни и творчестве поэта. В сборничке, названном Богдановичем «Зеленя», помещено двадцать два стихотворения. И то, что сборничек имел название, и то, что ему предпослан хоть и немного озорной, но явно извинительный эпиграф
Наша задача — сравнить оригиналы стихов поэта с их переводами — и сравнить в пользу первых. Переводчик, как известно, сам Богданович. И не просто переводчик, но и автор и, значит, больше, чем обычный переводчик. Акцентировать это важно, потому что мы хотим выявить способности Богдановича- художника в русском языке.
Возьмем для начала стихотворение «Триолет». В оригинале оно звучит так:
