заправлял один из самых знаменитых участников Ереси… Мог ли кто-нибудь — пусть даже один из лучших воинов Имперских Астартес — выйти оттуда незапятнанным? Мог ли космодесантник пережить такое, не поддавшись какой-либо порче? Продолжая размышлять над этим вопросом, Зур произнес:
— Ты здесь среди своих.
— Да уж, где найдешь лучших судей…
Тарик осмотрелся. Его пристальный взгляд быстро обшарил изогнутый коридор, галереи наверху и темные альковы, куда не падал свет люминоламп.
— Где остальные мои надсмотрщики? Неподалеку, как я понимаю.
Зур с трудом подавил желание последовать примеру Тарика и оглядеть коридор. Он прекрасно знал, что библиарий Трин находится где-то неподалеку и следит за ними обоими. Зур попытался представить, что Трин о них думает. Внешне два Орла Обреченности походили друг на друга, как родичи, хотя кожа на безволосой голове Зура была бледнее: наследие морских бродяг, от которых произошел Зур, — в отличие от Тарика, потомка высокогорного клана. Они оба сошли бы за эталонные образцы Сынов Аквилы, населяющих Гору Призраков, — но дело было не в наружности, а в том, что скрывалось под ней и намного хуже поддавалось исчислению. В том, что не измеришь и не взвесишь, — а именно это Зуру предстояло оценить. И если Тарик окажется недостойным, его ждет постыдная смерть — худшее, что может выпасть на долю Орла Обреченности.
Мимо прошла группа новобранцев. По их одежде и оружию Зур догадался, что они возвращаются с тренировочной вылазки в зону экваториального архипелага. Зур поприветствовал юнцов коротким поклоном. Новобранцы ответили тем же, но при этом старательно не замечали Тарика. Юноши обходили бывшего пленника, стараясь не встретиться с ним глазами. Зур заметил, как плечи Тарика напряглись, — однако тот ничего не сказал. Секундой позже он кивнул сам себе, как будто сделав какой-то вывод.
— Где мои люди? — спросил воин, не глядя на своего конвоира. — Прошло два года с тех пор, как я видел их в последний раз, и я постоянно думаю об их судьбе. Они еще живы?
Зуру дали четкий приказ: не говорить о бывших соратниках Тарика. Однако приказ этот не пришелся ему по вкусу. Совесть не позволяла воину проигнорировать вопрос Тарика. Спустя какое-то время он кивнул.
— Они живы, — сказал Зур.
На Сереке под командованием Тарика были опытные, крепкие космодесантники: братья Корика, Петий и Микил. Все они пережили нападение Красных Корсаров на фрегат медслужбы.
— Я хочу их видеть.
Зур покачал головой:
— Возможно, позже.
Тарик бросил на него гневный взгляд:
— По крайней мере, не лги мне, брат. Сделай одолжение.
Зур вздохнул:
— Что ты хочешь от меня услышать, Тарик? Что, по-твоему, ожидало тебя по возвращении? — Он обвел рукой коридор. — Ты считал, что мы встретим тебя с распростертыми объятьями? Примем обратно, словно ничего не случилось? Ты сам сказал — прошло два года, брат. Долгий срок в самом сердце тьмы.
Второй Астартес потупился, глядя на декоративную плитку пола. Зур невольно почувствовал укол жалости.
— Похоже, я был глупцом, — проговорил Тарик, — наивно полагавшим, что можно возвратиться домой и жить, как прежде. — Он мотнул головой. — Я только хочу вернуться. Вот и все.
Зур нахмурился и шагнул вперед.
— Пойдем, — сказал он Тарику. — Ты должен это увидеть. Тогда тебе легче будет нас понять.
В центре Орлиного Гнезда располагалась огромная восьмиугольная башня — самая высокая из башен крепости, поднимающаяся под облака и погружающаяся на много уровней в скальную породу Горы Призраков. Реклюзиам был местом поминовения бесчисленных воинов, погибших на просторах галактики. Целые этажи были отведены под хранилища реликвий, извлеченных с полей жестоких сражений и войн, гремевших по всему Империуму. Многие из них были напоминанием о конфликтах, в которых Орлы Обреченности принимали непосредственное участие, а другие свидетельствовали о столь непомерных злодеяниях, что члены ордена сочли своим долгом посетить эти места.
Орден Орлов Обреченности зародился вскоре после Ереси Гора. Его основателем был Великий Аквила из легиона Ультрамаринов. Аквила сражался в армии Жиллимана вместе с остальными Ультрамаринами. Во время Осады Терры, когда другие отчаянно пытались укрепить родной мир, военная тропа завела Ультрамаринов далеко от дома, и в самый решающий для Империума момент они не успели принять участие в битве. В истории ордена говорится, что Аквила был совершенно уничтожен виной и отчаянием, ведь он прибыл слишком поздно, чтобы защитить Императора и помешать Гору нанести ему смертельные раны. И тогда воин поклялся, что не промедлит никогда впредь и всегда будет готов защитить Империум. Когда пришло время Второго Основания, Аквила отделился от братьев, чтобы создать орден Орлов Обреченности — живое воплощение его клятвы. Первый Магистр возвел это в принцип нового ордена: каждый из Сынов Гафиса должен был понимать цену колебаний и промедления — и вину, которая неизбежно за ними последует.
Он заставил их увидеть это воочию, узнать на собственном опыте. Отсюда и реликвии, собранные братьями в паломничествах по полям сражений и проигранных войн. Каждая несла на себе печать несчастья и отчаяния, олицетворявшихся в реальных и осязаемых предметах.
Много уровней Реклюзиама занимали эти мрачные музеи, залы, заполненные кусками кости и камня, стекла и стали. Армагеддон, Росин, Малволион, Телемах, Брода-кул и другие планеты, на которых произошли великие битвы, — все они были представлены здесь. А в самом центре святилища, в палате с серебряными стенами, лежали обломки каменной облицовки императорского дворца, перо из крыла Сангвиния и осколок боевой брони самого Императора, принесенные сюда еще Аквилой.
Говорили, что псайкеры могут слышать призрачные крики, разносящиеся по башне. Если легенды не врали, если в реликвиях и вправду сохранились частицы боли и смертной муки, которой они стали свидетелями, Зур был рад, что стенания этого безмолвного хора остаются для него сокрытыми.
Однако они направлялись не сюда. В сопровождении молчаливого Тарика космодесантник сел в гравимашину, которая двигалась по вертикальным медным рельсам. Они поднимались все выше и выше, минуя уровни со смертными реликвиями чужаков, пока не добрались до Зала Павших.
Колоссальные стены, пол и потолок самого большого помещения в Орлином Гнезде были облицованы плитами из отполированного обсидиана, каждая размером с «лендрейдер». С арматурных решеток, часть из которых уходила под самый потолок, и выступающих из стен креплений свисали такие же панели. С расстояния казалось, что гладкий черный камень покрыт каким-то налетом, — но по мере приближения картина прояснялась.
Все панели были разделены лазерным резаком на тонкие полоски. Из каждой полосы выступала стеклянная полусфера, под которой покоился тот или иной предмет, а рядом на обсидиане выгравировано имя погибшего Орла Обреченности. Под стеклом лежали реликвии: обломок доспехов, глазная линза, гильза от болтерного снаряда, знак отличия — любой артефакт, так или иначе имевший отношение к умершим. Их частица, которая должна была благоговейно храниться здесь, пока существует орден.
Гравимашина перешла на другие пути, подсоединившись к конвейеру, который зигзагами повез Астартес через зал в направлении одной из самых высоких панелей.
Зур глянул вниз, туда, где далеко под ними виднелся пол зала. Где-то там находился мемориал Аквилы, и рядом под стеклом лежал треснувший шлем. Ни особых украшений, ни величественного памятника, который помог бы отличить плиту с его именем от остальных. Таково было распоряжение Первого Магистра. Аквила знал, что в смерти все равны и едины.
Зур поднял глаза и обнаружил, что Тарик тоже смотрит вниз. «Подражает мне? — подумал Астартес. — Или действительно чувствует то же благоговение, что и я?»
В конце концов гравимашина с лязгом остановилась перед одной из стен, и Зур указал на висящую перед ними панель. Под стеклянной полусферой лежал боевой клинок Астартес. Его режущий край все еще
