имела права так быстро капитулировать перед этой напастыо.
— Если ты примеришь их… ты привыкнешь… это просто вопрос…
Я распахнула занавеску.
— Мама, если я оставлю платье, то обещаю, что мы купим к нему подходящие туфли, но не сейчас. Никаких шпилек.
У нее было такое лицо, будто бы я только что отказала ей в радости понянчиться с внуками.
— Знаешь что? — Она взяла себя в руки. — Наверное, в кассе сейчас большая очередь. Пойду заплачу за все это, а ты пока собирайся.
— Хорошая мысль.
Она ушла. Слава богу. Я надела футболку. Как хорошо снова быть самой собой. Я присела на небольшую угловую скамеечку и достала упаковку с леденцами. Наверху оказалась ананасовая конфета, моя любимая. Наслаждаясь ее вкусом, я старалась вновь обрести душевное равновесие. В соседней кабинке разговаривали. Я подумала, что наш диалог тоже могли слышать. У меня не было выбора, пришлось подслушивать.
— Мам, ну, пожалуйста! Я тебя очень прошу.
— Только через мой труп.
— Почему ты вечно мне все запрещаешь? Больше не пойду с тобой в магазин.
— Тебе не нужно никакой одежды. У тебя ее предостаточно.
— Ты что, с ума сошла? Мама! Да мне нечего носить!
Вот это нормальный спор. Какой и должен возникать между дочерью и мамой.
— Я вообще не понимаю, зачем мы сюда пришли.
— Хм. Может потому, что я люблю этот магазин?
— Ну, а я его ненавижу.
Я надела носки. Да уж, мать вела себя, как и положено. Дочь тоже говорила вполне адекватные вещи. Я понимала, что в этот момент они готовы были убить друг друга, и это по-своему правильно. Я сосала леденец и завязывала шнурки своих любимых, удобных, роскошных кроссовок на все случаи жизни, которые всегда доставляли меня туда, куда мне было нужно. Соседки продолжали свои пререкания.
— Ты не будешь носить это платье.
— Мам, оно мне так нравится. Ну, пожалуйста!
— Ты в нем выглядишь как шлюха!
И хотя при виде большинства вещей в этом магазине у меня возникали аналогичные мысли, услышать это слово из уст постороннего человека, женщины, было довольно неприятно. Я покинула кабинку, а те уже кричали друг на друга в полный голос.
— Ты шутишь? Все мои подруги так одеваются!
— Это не значит, что и ты должна делать то же самое. Где твое самоуважение?
Самоуважение. Кстати, у Коко его было хоть отбавляй. Гораздо больше, чем, скажем, у этой женщины, потому что она любила свое тело и заботилась о нем. Я покинула примерочные с мыслью, что быть не такой как все, возможно, не так уж плохо. Особенно, если это означало подобную ограниченность мышления.
Перед кассами стояли четыре длиннющие очереди. Музыкальное сопровождение сменилось: теперь посетителей радовали низкопробным рэпом. Мне показалось, что я сейчас упаду в обморок от недостатка кислорода. Боже, эти магазины высасывают из людей все соки. Неудивительно, что у них такая текучка кадров: кто согласится работать за гроши в подобных условиях? Коко стояла второй от кассы, и переругивалась с женщиной впереди себя. В каком-то смысле мне повезло с матерью. Она хотела, как лучше. Пыталась помочь мне единственным известным ей образом. И даже если бы Коко ненавидела этот магазин, мне бы пришлось полюбить его, чтобы только показать ей свою заинтересованность. Потом я бы стала любительницей дешевых шмоток, так что придется благодарить Бога за то, что Коко избавила меня от этого безумия и положиться на ее опыт.
Я пробилась к ней, охваченная нежностью.
— Спасибо, что сходила со мной, мама. Я знаю, тебе это далось непросто.
— Шутишь? — спросила она. — Это же весело! Не могу дождаться, когда мы купим тебе шестидюймовые шпильки.
Я улыбнулась. И промолчала.
Глава двадцать третья
— Почему ты позволила маме стать стриптизершей?
Был субботний вечер. Мы с бабушкой ели спагетти на кухне. Начался мой первый год в старшей школе. И один мой одноклассник похвастался, что проник в стрип-бар с документами своего старшего брата и ему там понравилось.
Бабушка усмехнулась, накручивая макароны на вилку:
— Ты действительно думаешь, что я могла ей помешать?
Бабушка родилась и выросла на Лонг-Айленде и переехала на Манхэттен при первой же возможности. Ее седые волосы всегда собраны в пучок. Кожа была красивого темно-оливкого оттенка, который не посчастливилось унаследовать ни Коко, ни мне. Складывалось впечатление, что этот цвет создает дополнительный покров для ее тела. Я никогда не видела ее в платье, бабушка предпочитала белые джинсы и простые синие рубашки.
— Но ты хотя бы выражала свое неодобрение?
Коко в тот момент работала в «Классной леди», как раз за углом. Я проходила мимо этого клуба каждый день по дороге в школу. Но внутри не была ни разу. После того случая, когда мне было семь лет, я не видела, как она работает. Коко приглашала меня зайти посмотреть — наверное, хотела, чтобы я из первых рук узнала, за что же ее так осуждает общество, хоть ей и не было стыдно. Я отказалась. Вместо этого предпочла сохранить в памяти «светлые» детские воспоминания о клубе «Платинум». Но сейчас меня беспокоила мысль, что этот мой одноклассник знает больше, чем я. Может, там действительно есть на что посмотреть? Или он просто пускал мне пыль в глаза, стараясь показать, какой он крутой? Нужно разобраться, как обстоят дела на самом деле. Хоть сама мысль о предстоящем культпоходе вызывала тошноту.
— Думаешь, ее волновало, что я думаю? Твоя мать делала то, что считала нужным, и, по правде говоря, хотя я ей немного завидовала, никогда не одобряла ее выбор.
— Серьезно? — Я приправила свое блюдо сыром «Пармезан».
— Никогда не понимала, как ей хватает выдержки танцевать обнаженной на виду у всех.
— Но ты же сама была натурщицей, когда познакомилась с дедушкой.
Он учился рисовать в «Купер юнион». Она позировала на его занятиях. После очередного особенно вдохновляющего урока он пригласил ее на свидание. Они поженились и, насколько мне известно, жили счастливо. Какое-то время он работал дизайнером в рекламном агентстве. Она забеременела. Его призвали в армию. Он не провел во Вьетнаме и месяца, когда ей сообщили, что дедушка погиб при падении вертолета.
— Знаешь, почему я стала натурщицей? Потому что была слишком закомплексованной и хотела это изменить.
— Да ладно. Если ты на такое решилась, то вряд ли была скромницей. — «Кто здесь скромница, так это я. Лучше умру, чем займусь чем-то подобным».
— Еще какой! Ты не представляешь, как тяжело мне давались эти уроки. А Коко? Она даже подгузники не терпела. Стаскивала их при первой возможности…
Я улыбнулась. Очень похоже на мою маму.
— И к тому же, — добавила бабушка, — она всегда любила танцевать.
Я знала, что в детстве Коко занималась балетом. И чечеткой. И бальными танцами.
— Так почему же она не пошла на Бродвей? Не попыталась устроиться в труппу? Почему выбрала стриптиз?
