сдержался. — Все они дерьмо, — поведал он Франклину и скрыл смех притворным приступом кашля.
Франклин был озадачен как никогда:
— По-моему, твоя мать замечательная. Она так добра ко мне.
— А, это да, наверное. Но все это без толку, с Сильвией, я имею в виду. Тебе лучше влюбиться в кого-нибудь другого. Как насчет… — И Колин стал перечислять девушек из школы, рифмуя имена и складывая из них песенку: — Может быть, Джилли, а может быть, Джолли? Может быть, Милли, а может быть Молли? Может, Элизабет, а может, Маргарет? Есть и Кэролин, есть и Роберта. — Он закончил обычным своим тоном и неприятным смешком: — Про них никто не скажет, что они незрелые!
«Но я люблю Сильвию», — думал про себя Франклин. Ах, эта хрупкая, бледная девочка, с золотистыми волосами-пушинками, она очаровала его, вот если бы заключить ее в свои объятья… Он отвернул лицо от Колина и молчал. Колин ощущал под ладонью горячие и горестно вздрагивающие плечи. О, как он понимает это несчастье, как хорошо он знает, что никакие слова не утешат его товарища. Колин стал мягко покачиваться и качать вместе с собой Франклина. А Франклин думал о том, что сейчас ему больше всего хочется вернуться в Африку, немедленно, навсегда, все это для него слишком… И в то же время он понимал, что Колин искренне сочувствует ему. И Франклину нравилось сидеть вот так, пока этот добрый мальчик обнимает его.
— А не хочешь перенести ко мне свой спальный мешок, а? Уж всяко лучше, чем рядом с Роуз. И мы можем спать утром, сколько захотим.
— Да… нет, нет, я в порядке. Пойду к себе. Спасибо, Колин. «Все равно я люблю ее», — твердил он про себя.
— Тогда ладно, — сказал Колин. Он поднялся и пошел к себе, наверх.
И Франклин тоже пошел к себе — вниз. Он думал: «Утром я все выясню», — имея в виду Эндрю. Но тот ни разу не упомянул о ночном происшествии. И Сильвия так и не узнала, что однажды желания Франклина заставили его постучаться в ее дверь.
Когда Франклин добрался до цокольного этажа, там его поджидала Роуз — руки на бедрах, лицо искажено подозрениями.
— Если ты надеешься переспать с Софи, то выкини это из головы. Даже если не считать Роланда Шаттока, по ней уже сохнет Колин.
— С Софи? — выговорил удивленный Франклин.
— Хм, конечно, все вы втюрились в нее.
— Ничего подобного, — сказал Франклин. — Ты ошибаешься.
— Да неужели? — хмыкнула Роуз. — Так я тебе и поверила. — Она развернулась к юноше спиной и ушла к себе.
Роуз вовсе не была влюблена во Франклина, тут уж никаких сомнений, он ей даже не нравился, однако она была бы не против, если бы он увлекся ею. Сестра, так он сказал. Она показала бы ему такую сестру… Не может же она отказать чернокожему парню, это ранило бы его чувства.
А Франклин забрался в постель, свернулся, сжался в комок и горько зарыдал.
Богатый на события 1968 год в доме Ленноксов, напротив, выдался очень спокойным. На смену «детворе», обитавшей в его стенах, пришли почти взрослые, серьезные люди.
Четыре года — это много… для тех, кто молод, разумеется.
Сильвия проявляла почти гениальные способности, за год выполняла двухлетний объем работы, ходила на экзамены так, будто они были приятным развлечением, друзей, по-видимому, не имела. Зато она приняла католичество, часто виделась с харизматичным иезуитом по имени отец Джек и ходила по воскресеньям в Вестминстерский собор. Она уверенно приближалась к своей цели: стать врачом.
У Эндрю тоже все было в порядке. Он часто приезжал из Кембриджа домой погостить. Его мать беспокоилась о том, почему у сына до сих пор нет подруги. Но он сказал, что многолетние наблюдения за «всеми вами» отбили у него всякую охоту заводить близкие отношения.
Колин согласился было сдать выпускные экзамены, но вдруг бросил учебу. Неделями напролет он лежал в постели и кричал «Уходите прочь!» всем, кто решался постучаться к нему. Но наступил день, когда он встал, словно ничего не случилось, и заявил, что отправляется посмотреть мир.
— Пора мне своими глазами увидеть, что делается в мире, мама.
И уехал. Открытки прилетали из Италии, Германии, Соединенных Штатов, с Кубы
Софи закончила школу актерского мастерства и уже получала небольшие роли. Она приходила к Фрэнсис, чтобы пожаловаться на то, что роли ей дают за внешность. Фрэнсис не стала ей говорить, что время исправит эту несправедливость. Жила Софи с Роландом Шаттоком, который к тому времени сделал себе имя и играл Гамлета. Софи рассказывала Фрэнсис, что несчастлива с ним и что им нужно расстаться.
Фрэнсис чуть не вернулась в театр. Она фактически сказала «да» в ответ на предложение сыграть одну соблазнительную роль, но потом ей пришлось отказаться. Деньги, снова дело было в деньгах. Конечно, больше не нужно было платить за образование Колина, и Юлия сказала, что справится с расходами на университеты Сильвии и Эндрю, но однажды к Фрэнсис пришла Сильвия с неожиданной просьбой: нельзя ли Филлиде пожить в цокольной квартире?
Вот как было дело. Джонни позвонил Сильвии и сказал, что она могла хотя бы изредка навещать свою мать.
— И простого «нет», Тилли, я от тебя не приму. Этого больше недостаточно.
Сильвия пришла к матери, которая, как оказалось, ждала ее, одетая с целью произвести впечатление уравновешенного, независимого человека, но выглядела она все равно больной. В доме нечего было есть, не было даже буханки хлеба. Джонни съехал, он жил теперь со Стеллой Линч и не давал Филлиде ни пенни и не платил за аренду квартиры. «Найди работу», — сказал он ей.
— Какую работу, Тилли? — воззвала Филлида к дочери. — Я же нездорова.
Это было очевидно.
— Почему ты не называешь меня Сильвией?
— О, я не могу. Я так и слышу, как говорила моя малышка: «Я Тилли». Ты всегда будешь для меня маленькой Тилли.
— Ты же сама дала мне имя Сильвия.
— О, Тилли, ну хорошо, я постараюсь. — И не успели они перейти к сути дела, а Филлида уже промокала глаза салфеткой. — Если бы мне можно было жить с вами, в нижнем этаже, то я бы справилась. И иногда мне дает деньги твой отец.
— Я не хочу слышать об этом человеке, — заявила Сильвия. — Он никогда не был мне отцом. Я даже не помню, как он выглядит.
Ее отцом был товарищ Алан Джонсон, не менее известный коммунист, чем Джонни. Он сражался в Испании — на самом деле — и был там ранен. Юлия, которая знала Алана в период его превращения в партийную звезду, отзывалась о нем так: «Его высочество красный бродяга — вылитый Джонни».
— Джонни думает, что я получаю от Алана больше денег, чем на самом деле. А за последние два года он мне вообще ничего не давал.
— Я же сказала, что не хочу ничего слышать о нем.
Они сидели в комнате, где почти не было мебели, так как Джонни забрал все для своей новой жизни со Стеллой. Остались маленький стол, два стула, древняя кушетка.
— У меня была такая трудная жизнь, — завела Филлида литанию на такой знакомой ноте, что Сильвия встала — это не было ни угрозой, ни тактическим ходом: ее гнал от матери страх. Она уже ощущала зарождающуюся дрожь в груди, которая в прошлом приводила ее в беспомощное, истерическое состояние.
— Я в этом не виновата, — сказала Сильвия.
— И я тоже не виновата, — ответила Филлида тягучим голосом, который пилой вгрызался в нервы Сильвии. — Я ничего не сделала, чтобы заслужить такое отношение к себе. — Она заметила, что дочь переместилась в противоположный уол комнаты, как можно дальше от нее, поднесла руку ко рту и выглядит
