так, будто от ужаса ее сейчас вырвет. — Прости, — сказала Филлида. — Пожалуйста, не уходи. Сядь, Тилли… Сильвия.
Девушка вернулась, отодвинула свой стул подальше от матери, села и с холодным лицом стала ждать.
— Если бы мне разрешили поселиться в той квартире, все бы наладилось. Юлию я могу попросить, но вот Фрэнсис я боюсь, она откажет мне. Пожалуйста, попроси ты за меня.
— Откажет и будет права, — отрезала Сильвия. Люди, которые знали и любили эту очаровательную девчушку, которая, как говорила Юлия, «приносит в старый дом свет и радость», сейчас не узнали бы ее.
— Но я же не виновата… — снова заныла Филлида и потом, увидев, что Сильвия подскочила и двигается к выходу, спохватилась: — Стой, стой, я не буду, прости.
— Я не вынесу, если ты будешь жаловаться и обвинять меня, — сказала Сильвия. — Как ты не понимаешь? Я не вынесу этого, мама.
Филлида попыталась улыбнуться:
— Я больше не буду, обещаю.
— Ты правда обещаешь? Я хочу закончить учебу и стать врачом. Если ты поселишься в доме и все время будешь доставать меня, то я просто сбегу. Потому что не вынесу этого, — повторила она.
Филлиду потрясла страстность, с которой это было сказано. Она вздохнула:
— Боже мой, неужели я в самом деле так ужасна?
— Да. И даже когда я была маленькой, ты постоянно твердила мне, что все твои проблемы из-за меня, что без меня ты бы делала то-то и то-то. Однажды ты сказала, что заставишь меня засунуть голову в духовку — вместе с тобой — и умереть.
— Я так сказала? Наверное, у меня были на это причины.
— Мама. — Сильвия встала. — Я ухожу. Я поговорю с Юлией и Фрэнсис. Но заботиться о тебе я не собираюсь. Не рассчитывай на меня. Потому что ты только будешь доставать меня все время.
И как раз в тот момент, когда Фрэнсис радостно решила, что навсегда бросит журналистику и тетушку Веру, а также серьезные социологические статьи, не говоря уже о приработках на стороне, которыми снабжал ее Руперт Боланд, Юлия сообщила невестке, что собирается выдавать Филлиде месячное содержание и будет «…в целом приглядывать за ней. Она не такая, как вы, Фрэнсис. Она не может жить одна. Но я предупредила Филлиду, чтобы она не беспокоила вас».
— Самое главное, чтобы она не беспокоила Сильвию.
— Сильвия считает, что справится.
— Очень на это надеюсь.
— Но если я возьму на содержание Филлиду… вы сможете платить за университет Эндрю? Вы достаточно зарабатываете?
— Конечно, достаточно.
И от театра вновь пришлось отказаться. Все это случилось летом 1964 года, а кроме того, было вот еще что: уехала Роуз. Сдав экзамены, она не стала дожидаться результатов: она и так знала, что прекрасно справилась. Роуз выбрала момент, когда Фрэнсис, Эндрю и Колин были вместе, и сделала объявление:
— У меня для вас суперновость: я уезжаю. Наконец-то вы от меня избавитесь. Обратно меня не ждите. Я поступаю в университет.
И она сбежала по лестнице. Внезапно ее не стало в доме. Они ждали, что Роуз позвонит, напишет — ничего. Квартира в цоколе была оставлена в беспорядке: на полу валяется одежда, объедки бутерброда на стуле, в ванной висят стираные колготки. Но это было в стиле «детворы» и никакого ообого смысла в себе не несло.
Фрэнсис позвонила родителям Роуз. Нет, они ничего не зают.
— Роуз сказала, что собирается поступать в университет.
— Вот как? Что ж, наверное, когда-нибудь она найдет мнутку, чтобы поделиться с нами новостями.
Сообщать ли в полицию? В отношении Роуз это не казалось уместным. Необходимость заявлять в полицию об исчезновении Роуз, Джил и даже Дэниела, который тоже однажды пропал на несколько недель, обсуждалась долго и исключительно на базе прогрессивных принципов шестидесятых и была отвергнута. Невозможно искать помощи у этих копов, фараонов, свиней, опоры фашистской тирании (Британии). Прошел июль… август… Джеффри услышал по сарафанному радио, которое объединяло в те годы молодежь разных континентов, что Роуз якобы видели в Греции в компании с американцем-революционером.
В августе попросила крова Филлида и, будучи услышанной, заняла цокольную квартиру. А в сентябре в доме появилась Роуз с большим черным мешком за плечами, который она сбросила на пол кухни.
— Я вернулась, — сообщила она, — со всем своим имуществом.
— Надеюсь, ты хорошо провела время, — сказала Фрэнсис.
— Отвратительно, — заявила Роуз. — Все греки дерьмо. Ладно, пойду устроюсь внизу.
— Это невозможно. Что же ты не предупредила нас? Там уже живет другой человек.
Роуз упала на стул, впервые на памяти Фрэнсис не зная, что сказать.
— Но… почему? Я же говорила… Это несправедливо!
— Ты сказала нам только, что уезжаешь. Мы подумали, что навсегда. И ты не попыталась связаться с нами и уведомить о своих планах.
— Но это моя квартира.
— Нет, Роуз. Мне очень жаль, что так вышло.
— Тогда я поночую в гостиной.
— Нет.
— Я получила результаты экзаменов. Все сдано на «отлично».
— Поздравляю.
— Я поступлю в университет. Я пойду в Лондонскую школу экономики.
— Ты подавала заявление? Тебя уже приняли?
— О, черт.
— Твои родители ничего не знали о тебе.
— Ага, вы сговорились против меня.
Роуз сидела сгорбившись, с потерянным выражением лица — редчайший случай. До нее доходило (вероятно, в первый раз, но ни в коем случае не в последний), что это ее характер привел к такому плачевному результату.
— Дерьмо, — повторила она. — Дерьмо. — Потом: — Я все сдала на «отлично».
— Мой тебе совет: спроси родителей, не согласятся ли они заплатить за обучение. Если согласятся, то обратись в школу, может, они замолвят за тебя словечко, потом уже иди в Лондонскую школу экономики. Но боюсь, в этом году ты уже опоздала.
— Пошли вы все к черту! — крикнула Роуз.
Она поднялась с трудом — как раненая птица, — подобрала свой черный мешок, дотащила себя и его до двери, вышла. Затем наступила долгая тишина. Интересно, Роуз оправляется от неожиданного удара? Что-то придумала? Но вот с грохотом захлопнулась входная дверь. Роуз не пошла ни в школу, ни к родителям. Ее стали видеть в лондонских клубах, на демонстрациях, на политических митингах.
Не успела Филлида как следует обжиться в своем новом жилище, как появилась Джил. Это было в выходные, и Эндрю был дома. Они с Фрэнсис ужинали и пригласили Джил присоединиться к ним.
Никто не спрашивал, что она делала все это время. У нее появился шрам и на втором запястье, и выглядела она опухшей. Раньше Джил была аккуратной стройной блондиночкой, а теперь вылезала из одежды, стала бесформенной. Итак, они не расспрашивали ее, однако Джил сама рассказала. Ее поместили в психиатрическую больницу, она сбежала, потом добровольно вернулась и через некоторое время как-то незаметно для себя стала помогать персоналу с другими больными. Она решила, что излечилась, и врачи согласились.
— Как вы думаете, меня возьмут обратно в школу? Если бы мне разрешили сдать экзамены на аттестат… У меня получится, я знаю. Я даже в психушке немного занималась.
Вновь Фрэнсис пришлось говорить, что учебный год начался и уже поздно.
