взгляд в зал и на бар, Сергей по темно-звездному коридору пошел дальше, на Танц-Пол. Дальше Гавана- Бара Сергей ходил крайне редко. Потому что там, на Танц-Поле, на который приходилось идти по млечному пути Андромеды, сквозь голографическую Вселенную, было невыносимо шумно, а Сергею не очень нравилась, происходящая там суета и неразбериха. И все же Сергей соглашался с тем, что там было весело. Эта веселость — являлась продуктом диджейской работы, продуктом работы «эм-сишника» — мастера церемонии; оператора отвечающего за свет, и, конечно же, алкоголя… Моря алкоголя.
Оператора отвечающего за свет, харизматичный эм-сишник представлял как «Лайт-мэна», в обязанности которого входило заливать Танцпол светом, создавая атмосферные и сценические эффекты. Сергей следил за голографическими лучами и смотрел на вспышки радужных ламп. Светотехник тоже имел модное «имя», такое же, как Ди-джей… Ви-джей… Эм-си… Арт-менеджер… В этой потусторонней световому дню жизни, даже подручного рабочего, называли по особому, его «загробное» имя было — «Хаус- мастер».
Немного привыкнув к беснующимся огням Сергей осмотрелся по сторонам, пытаясь кого-нибудь высмотреть, и не найдя нужного успокоился, заглядевшись на обнаженных танцовщиц.
Танцпол этого царственного мира, зажигали полуголые танцовщицы «pole Go-Go», покоряя всех своей сумасшедшей энергией. Они танцевали в клетках из шестов и свободно импровизируя, изображали страсть под стильную клубную музыку. Девушки наполняли каждое свое движение эротикой, превращая ее в сгусток животной энергии и драйва, вплетаемый в танец, пронизанный нитями различных интимных движений. Дымный воздух над танцполом, сотрясаемый гулким сабвуфером, пробирающим до дрожи всеми своими частотами, рассекался рубящими световыми лучами и вспышками, летящими в танце над головами руками, серпантином блесток, тлеющими сигаретами и теплыми кальянами, полными бокалами с разноцветными оттенками «алкоморей» в руках. Было жарко и весело.
Сергей остановился недалеко от танцевальной зоны. Стоял недолго, нахмурив брови, взведя правую, как курок и, в конце концов, вышел в Гавана-бар, живущий менее напряженной жизнью и наполненный более светлой атмосферой. Здешняя среда обитания была более спокойной и мягкой.
Он сразу нашел ее глазами. Она сидела за стойкой бара. Смотрела в зал. Высокая, лет двадцати пяти, с густыми рыжими волосами, блестящими, ночными глазами, обведенные черным карандашом, и рыжими губами.
«Она…» — эмоционально пронеслось в голове Сергея.
Она сидела одна. Она была одна, по крайней мере, пока. Посторонних мужчин, а точнее того мужчины, что был с ней рядом в прошлый вечер, не было. Рядом, на стойке бара стоял только один фужер — с белым вином. И пепельница, в которой тлела только одна тонкая сигарета. Явно заскучав, она лениво смотрела в зал и на тех, кто заходил в Гавана-Бар, что тоже в какой-то степени говорило о том, что она кого-то ждет. Вероятно, ждала мужчину… того самого…
«Ей нравиться белое вино, — делал для себя значительные открытия Сергей. Сергей любил белые вина. Ему самому было непонятно — когда и откуда у него появилась эта любовь к вину белому, но… Вина красные ему казались с примесями, с искусственными красителями, густыми и тяжелыми, пьющимися тяжело. Другое дело — белые. Сергей, конечно же, пробовал здешние белые вина, из которых, ему особенно запомнилось «Dom Perignon». — «Dom Perignon» — буржуйское вино! — Раздумывая на эту тему, Сергей уже сделал для себя некоторые выводы относительно вин. И думал, что отдельные отечественные вина нисколько не уступали вину французскому, но, «Dom Perignon» — это особенный шик! Никто никогда не будет пить в дорогом ночном клубе вино российского винзавода… вино отечественного винзавода… — Немодно! — предположил Сергей, — и зря, что-то не модно!»
Подойдя к бару, Сергей, намеренно остановившись рядом с девушкой, чье имя не знал, и для себя придумал ей красивое нежное прозвище — «Manhattan» — по названию коктейля с вишенкой, который она пила тогда, при первой встрече.
«При-вет, Ман-хэт-тэн… — томно повторялось и представлялось в голове Сергея. — Ржаной виски, сладкий вермут, две капли ангостурской горечи… Лед. Все, словно про нее! Все это — она! Все из чего она состоит, из чего состоит ее тело: ржаные волосы, сладкое пьянящее тело-вермут, ангустурская горечь… Лед! Ингредиенты смешиваются в шейкере», — коктейль подается в бокале «Martini Glass», гарниром, к которому идет вишенка…
«Я хотела бы жить на Манхэттене…» — звучали в голове Сергея слова популярной песни…
Слащавый бармен, больше похожий на девочку, по привычке протирал стаканы. Увидев Сергея, он подошел, вытянув вперед шею, чтобы спросить «что желаете?», но вместо этого просто поклонился. Сергей заказал виски с колой. Бармен глубоко поклонился снова и отошел. В ожидании своего заказа, Сергей дважды невзначай взглянул на Манхеттен. Украдкой. Взглянув в очередной раз, встретился с девушкой глазами; смутился, но быстро справился:
— «Dom Perignon»? — как бы невзначай поинтересовался он.
— Да! — удивленно вздернув брови, улыбнулась Манхеттен.
— Замечательный выбор…
Она, улыбаясь, кивнула.
— У вас хороший вкус, — сказал Сергей, взглянув в самую глубину ее глаз.
— Спасибо, — снова улыбнулась она, сверкнув глазами. Глаза у Манхеттен оказались прозрачно зеленые. Как абсент. И была в них какая-то безысходная ядовито-зеленая прозрачность. Ее глаза… они затягивали Сергея. Пленили…
Бармен суетливо выставил бокал с темным напитком на стойку, подложив под него картонный бирмат. Сергей, сделав несколько глотков, и не найдясь, что сказать в следующий момент, сделал шаг прочь. Но словно забыв что-то, оглянулся на Манхеттен. Она смотрела на него своими печальными зелеными глазами. С нежностью? Или грустью?
Уже давно, Сергей, никак не мог разобраться в этих двух состояниях: нежности и грусти. Они казались одним и тем же, особенно если говорилось о глазах: смотреть с грустной нежностью; глаза, наполненные нежной грустью. Эти два состояния всегда казались ему похожими друг на друга. Он сел напротив бара, на кожаный диван, поглядывая на Манхеттен.
«С нежностью? Или все-таки грустью?» — думал Сергей. Он сидел на диване, смотрел на Манхеттен. Она украдкой, пряча глаза за бокалом «Dom Perignon», смотрела на него, изредка отводя глаза на вход Гавана-бара. Ждала кого-то. Снова смотрела на него, как казалось Сергею, смотрела в самое сердце.
Сергей смотрел на девушку также, неуклюже отводя свой взгляд в сторону. Прятался, несмотря на то, что расстояние, которое разделяло их друг с другом, позволяло смотреть на Манхеттен, не смущая ее, и не смущаясь самому. Но Сергей стеснялся смотреть пристально.
«Она смотрит… она смотрит на меня! Смотрит с нежностью… или все-таки с грустью? — думал Сергей. — Незнакомые женщины здесь смотрят на мужчин вызывающе и высокомерно. Смотрят с пренебрежением, решив, что именно таким взглядом они должны смотреть на мужчину. Незнакомые женщины смотрят на чужих мужчин с сытой усмешкой, потому что имеют мужчин, которые их удовлетворяют… Имеют мужчин-самцов. Удовлетворяют самцов, которые удовлетворяет их. Каждая из них смотрит так, словно никто кроме нее в целом мире «этого» не делает. Никакая другая! Она смотрит надменно, презирая. Она давно уже сравнила:
«Я удовлетворяю мужчину, которому ты в подметки не годишься! — смотрит она. — Потому что ты — неудачник! — она смотрит с вызовом. Однажды решив, что держась за карман его пиджака, она придает ему уверенность, — она безоговорочно стала в это верить. Не понимая, что мужчина-самец не чувствует в этом поддержку; он чувствует в этом покорность. Именно покорность!
В одно время, покорность одних — слабых, сделала других, сильных — властными. Рабы раболепствуют, потому что у них есть хозяин. С тех пор осталась только женская покорность… Только это… Незнакомые женщины — здесь, — чужие женщины здесь… смотрят на мужчин… сознательно смотрят на других мужчин высокомерно и агрессивно. Так смотрят проститутки. Агрессивно-вызывающе… Именно они законодатели этого взгляда. Сегодня проститутки диктуют моду».
Манхеттен смотрела не так, как смотрело здесь большинство женщин или девушек. Она смотрела с нежностью… Или с грустью. А может быть и то и другое — с нежной грустью. Сергей не был уверен, как именно смотрела Манхеттен, и страстно пытался разобраться в ее взгляде… А потом она встала и ушла на
