оттенком. Говорят, аромат — легкие нотки бриошей и меда сливающиеся с оттенками свежего миндаля и абрикоса, сложный букет обволакивают нежные тона дыма; а вкус: первое ощущение полноты и богатства сменяется мощным приливом чистых минерально-фруктовых тонов.
— Звучит, очень красиво! — она поставила полупустой бокал на небольшой столик перед собой, и пересела на край дивана, к Сергею. Сергей почувствовал ее сладкий пряный запах. — А знаешь, я даже не смогла бы сейчас разобраться во всех этих оттенках… Которые ты назвал?
— Бриошей, миндаля и абрикоса? — вопросительно повторил Сергей.
— Да, бриошей… абрикоса, — она хмелела. — А что такое бриоши?
— Бриоши? Это такие французские булочки, сдоба. Традиционно бриоши подают к чашечке кофе или чая. У французов.
— Да, как все запутанно! Не разобраться…
— Я сам не разобрался бы. Кроме абрикоса… — откровенно признался Сергей. — А знаешь, слышал, к рождественским праздникам, собираются представить эксклюзивный набор «Dom Perignon», состоящий из шести бутылок розового шампанского и трёх хрустальных бокалов, уложенных в гитарном футляре, каким-то европейским дизайнером. Розового цвета футляр для гитары, искусно переделанный в футляр для шести бутылок шампанского и трёх бокалов, произведен вручную и покрыт снаружи кожей окуня, а внутри — кожей ягнёнка. В коллекцию из шести бутылок входят розовые вина нескольких урожаев: три бутылки урожая 1996 года, две — 1986 и одна бутылка 1966 года урожая. Этот уникальный набор представили на одной пафосной презентации… Знаешь, какая ориентировочная цена набора?
— Нет. Сколько?
— Сто тысяч евро!
Манхеттен ахнула.
— Я это к чему говорю: вряд ли в баре клуба, настоящее «Dom Perignon»… — сказал Сергей. — Лучше пить вино «Martini Asti» — заметно дешевле, зато честнее.
Они оба замолчали, глядели на бар, бармена, витрину за его спиной. Сергей смотрел еще глубже, в зеркальной стене витрины бара, среди бутылочных отражений он хотел увидеть отражение Манхеттен и свое отражение. Увидеть «свои» отражения. Оценить, как они смотрятся вместе, со стороны. Но угол обозрения был не правильный, и он ничего не видел.
— Ты работаешь здесь? — спросила она. — Я знаю здесь почти всех. Тебя вижу недавно, но ты не танцуешь, редко пьешь, ведешь себя зажато. Словно обременен какими-то обстоятельствами или служебными обязанностями.
— Нет. Я не работаю здесь. Отдыхаю… правда, толком отдыхать в таких местах не умею. Я, наверное, скучный?
— Нет, что ты! Это не так! Ты — интересный!
— Спасибо, — смущаясь, произнес Сергей. — Честно признаться, мне здесь скучно; но я решил: лучше здесь… Можно хотя бы побыть среди людей, увидеть то, что нравиться… Пить виски с колой. Мне здесь скучно, но знаешь, пить виски с колой дома еще скучнее… Здесь, немного иначе, по другому.
— Отличное местечко от скуки! — она снова обожгла его взглядом.
— Да, наверное, — ответил Сергей, уже думая над тем, что сказать в следующую минуту. Но в мозгах стоял ее аромат и ничего другого в голову заговорщицки не лезло.
Они сидели молча. Сергея смущало это молчание, а Манхеттен возникшая пауза нисколько не беспокоила. Не смотря на то, что пауза затянулась, она не спешила уходить, не торопилась что-либо говорить, просто смотрела перед собой, перебирая в пальцах наполовину пустой бокал с вином «Dom Perignon». Сергею стало от этого спокойней.
«Значит, — думал Сергей, — можно вот так вот сидеть, ничего ни делать, ни говорить, и не казаться глупым… Значит, можно не стесняться друг друга — абсолютно незнакомых людей… Интересно, как ее зовут?» — вдруг подумал Сергей. Нежно посмотрел на Манхеттен.
Манхеттен кому-то улыбаясь кивнула, помахала рукой. Сергей посмотрел в направлении возможного нахождения ее знакомых, но в постоянно движущейся толпе никого не заметил. Когда он вернул свой взгляд на нее, она смотрела прямо в него, прямо в его глаза… своими блестящими ночными глазами.
— Меня зовут Александра… — словно прочитав его мысли, сказала Манхеттен, — лучше — Саша… можно Санек, — она заулыбалась, как озорной мальчишка, — только не Шурик!
— Красивое имя — Александра… Саша… Неизменно приходит на память фильм — «Москва слезам не верит»… А меня, Сергей, зовут… — сказал Сергей, и впервые подумал, что у него дурацкое имя, которое ему всегда не нравилось.
— Мой любимый фильм! — сказала она.
— Моя любимая песня… — горячо поддержал он.
— А знаешь, какой у меня самый любимый момент в фильме? — спросила Саша.
— Какой?
— Где они знакомятся. В трамвае. Когда он в грязной обуви, говорит ей, что он хорошо читает по лицам и она не замужем. Что незамужние женщины смотрят по-особенному, оценивающе… как смотрят милиционеры, руководящие работники и незамужние женщины, помнишь?
— Ага… — согласился Сергей, вспомнив, как совсем недавно думал о том же — как смотрят чужие женщины на мужчин…
— Помнишь, где он говорит, что не женат… Она еще показала ему… — Александра сделала себе под скулу, по горлу, изящный щелчок большим и средним пальцем, означающий предложение выпить водки или человека, предрасположенного к употреблению алкоголя, — помнишь? Он еще сказал, что он хороший, и у него практически нет недостатков?
— Да, да… помню…
— На самом деле любимых моментов в этом фильме у меня много…
— А мой, — перебил Сергей, — где этот… как его? Георгия находят в коммуналке: …он же Гоша, он же Гора, он же Гога… Василий?.. И где в трамвае он рассказывает, как кусок хлеба посыпают зеленым лучком, и сверху килечку… Она еще говорит: ты так вкусно рассказываешь… А он говорит: договорились, в следующий раз беру тебя с собой… На «ты», с ней… — сказал Сергей, словно оправдывал, некогда свой непредупредительный переход на «брудершафт».
— Сережа, можно тебя попросить… Можешь постоять со мною рядом? — смущенно спросила Александра. — Я хочу танцевать, на Танц-поле… А там, так много людей, все толкаются…
— Конечно… пошли…
Александра действительно хорошо танцевала. Легко и увлеченно. Красиво. Эротично. Сергей смотрел на нее со спины и думал:
«Могла ли она станцевать интимный танец… для своего мужчины? Для меня, например… будь я ее мужчиной? Кажется, я смотрел бы и смотрел на нее — бесконечно. И у нее действительно красивые ноги!» — решил Сергей. Упругие сексуальные голени Саши, слегка косолапые ступи, придавали изящную пикантность.
Саша танцевала у края танцпола. Сергей весело щурился на вспышки яркого белого света. Танцующая Манхеттен поднимала настроение. В этот момент, в клетках танцевали «Go-Go», танцевали «топлесс», притягивая освещение зала и сотни восторженных взглядов на свои белоснежные одежды — лоскутки легкой материи. Но Манхеттен нисколько не уступала им в танцевальном эротизме. И Сергей был, как никогда взволнован.
«Влюблен… или увлечен? — вопрос, не нашедший ответа, по-прежнему беспокоил Сергея. Он посмотрел на часы, на часах было за полночь. — Чувства или секс?»
Натанцевавшись, Манхеттен проскользнула к Сергею и, сложив руки на груди, соединив ладони лодочкой, как делают монашки во время молитвы перед распятием, прижалась к нему, сидевшему на высоком стуле. Обомлевший Сергей только успел опомниться, распростер объятья, в которые поймал Александру. На мгновение Сергею показалось, будто он поймал Жар-птицу. Внутренний жар охватил изнутри все тело, и ударил в самое сердце, словно обдав горячим паром. От нее снова веяло уже ускользнувшим от Сергея сладким ароматом.
— Я устала… — сказала она. — Ты отвезешь меня домой?
