— Согласен, — сказал я, со страхом отметив, что впадаю в назидательный тон Ежика.
— Почему именно это?.. Средневековая легенда… Понимаешь, насколько это трудно?
— Понимаю. И именно поэтому…
— Рассчитываешь на мою помощь.
— Vois l'avez dit, madame[225].
— Ты меня слишком переоцениваешь, — она соединила концы платка и завязала их узлом. — Я преподаю только язык и остаюсь, как смешно выразился твой товарищ, seulement une lectrice de francais[226]. Впрочем, мне показалось, что ты ему подсказывал, — она пристально посмотрела мне в глаза.
— А вы наконец-то сходили на ту выставку Пикассо? — отпарировал я.
— «Наконец-то»? Почему «наконец-то»? Я была там с самого начала.
— А вы сказали…
— Что я сказала? — перебила она меня.
— «Je n'y suis pas allee».
— И это правда.
— Как же вас понимать?
— Я была на открытии, но картин не видела. А если не ошибаюсь, тебя интересовали именно картины.
— Меня?
— Твоего товарища, — сказала она, сделав вид, что ошиблась.
— Простите, пани, но я чего-то не понимаю.
— Слушаю, что тебя интересует? — на ее губах все еще блуждала насмешливая улыбка, лишь подчеркивающая ее обаяние.
— Как можно побывать на открытии и не взглянуть на картины?
— Что в этом странного? — пожала она плечами. — Это даже естественно. Поживешь, сам убедишься.
— Зачем тогда вообще ходить?
— Разные причины бывают.
Холодная дрожь пробежала по телу, и я уже готов был нанести удар: «Счастливый жребий Клеопатры?», но вовремя прикусил себе язык.
— Впрочем, я не люблю Пикассо, — добавила она после короткой паузы.
Стало полегче.
— Откровенно говоря, я тоже, — отозвался я в поисках согласия.
— Ну, видишь, как все складывается… — шутливо заметила она.
— А кого вы любите? — снова поддался я искушению рискованной игры. — Я, к примеру, Бернара Бюффе.
У нее даже веки не дрогнули.
— Особенно его мертвые, серо-стальные виды Парижа… — флегматично продолжал я. — Вы знакомы с его живописью?
— Разумеется, кто же с ней не знаком!
— И что же? — посмотрел я ей в глаза. — Вы разделяете мой вкус?
— Я бы не сказала, что это великое искусство, — покачала она головой. — Но определенное очарование в его картинах есть.
Мне хотелось продвинуться еще на шаг («А собор Сен-Жермен? Тоже только очарование?»), но я сдержался, увидев другой, лучший ход.
— Знаете, пани, кто мне еще особенно нравится?
— Из художников, я так понимаю?..
— Да, — улыбнулся я.
— Откуда же я могу знать? Скажи.
— Альберто Джакометти, — заявил я, прекратив улыбаться. — А о нем… что вы скажете?
— Интересный, — кивнула она головой. — Таинственный… Тонкий…
— Его творчество, насколько мне известно, пользуется невероятным успехом. О нем только и говорят.
— Je ne suis pas au courant[227], — развела она руками.
— Я читал об этом в газетах, — лгал я с каменным лицом. — Кроме того, слышал, как о нем говорят даже… в какой-то мелодраме.
— В мелодраме? — спросила она.
— Ну, того… как его там? — сыграл я забывчивость. — Так называемого l'enfant prodige du cinema francais…[228] — процитировал я подзаголовок интервью, опубликованного в «Arts».
— Лелюша?
— Voila! — я опять взглянул ей в глаза.
Она слегка подняла голову и опустила веки, после чего хмыкнула и сказала с насмешливой улыбкой:
— Возможно… Но какой бред! — добавила она, покачав головой.
— Простите, но почему бред? — сделал я вид, что не понял.
— Усматривать в этом проявление моды.
— А вы видели этот фильм? — тут я сыграл удивление.
— Конечно, пришлось однажды, — ответила она равнодушно.
— Где? Когда? Каким чудом? Ведь у нас его еще не показывали!
— Не показывали. А я видела.
— Ну и что?! — Мне было действительно любопытно.
— О чем ты, собственно, спрашиваешь?
— Ну… об общем впечатлении.
— Ты ведь знаешь: мелодрама.
— Вы тоже придерживаетесь такой точки зрения?
— Точки зрения? На жанр?
— Об этом фильме говорят по-разному, — я, наконец, почувствовал себя свободно и смог изъясняться не без красноречия. — Некоторые считают, что фильм представляет собой полемику с философией отрицания. Своеобразным ответом на экзистенциализм, «все эти нигилизмы, комплексы, депрессии»…
Она звонко рассмеялась.
— Я вижу, вы с этим не согласны!.. — вопреки моей воле, в голосе звучала нотка надежды.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Вашу оценку… отношение.
Она пожала плечами:
— Глупенький фильм… Развлекательный… Невинный…
— Невинный? — не выдержал я.
— Я не вижу в нем ничего предосудительного… Цветные картинки. Дружеский флирт. Сказка.
На платке, обернутом вокруг моей левой ладони, я увидел пятнышко крови. Слегка поднял руку и вытянул перед собой в демонстративном жесте.
— Что же теперь делать? — спросил я с притворным беспокойством. — Такой красивый платочек.
— Можешь забрать его себе, — улыбнувшись, ответила она. — Пусть будет моим подарком за тетрадь.
— Это очень мило с вашей стороны, — я опустил раненую руку и, опять взглянув ей в глаза, добавил с нажимом: — Надеюсь, что это не платок от какого-нибудь Отелло.
— И не от Антония, — с лукавством в голосе ответила она, после чего встала, подошла к журнальному столику, на котором стоял телефон, и, подняв трубку, нажала красную кнопку, соединяющую
