свершилась казнь над несчастными «Рухлями», я поехал в центр — на Аллеи Уяздовски.
Там находился книжный магазин под названием «Логос — Космос», занимающийся главным образом импортом и продажей книг на иностранных языках, изданных в основном на Западе. Советские и гэдээровские альбомы по искусству, которым было отведено почетное место в витрине, составляли, скорее, исключение. Кроме того, в магазине имелся отдел заказов зарубежных изданий (в благоприятных условиях заказ выполнялся за четыре месяца, в неблагоприятных — за год, а в условиях нежелательных выполнение заказа могло продлиться вечность), а также комиссионный антикварный отдел alias (самый богатый).
Мне нравился этот магазин, и я часто сюда заходил, хотя эти посещения иногда стоили мне лишних нервов. Страшно высокие цены, особенно на новые книги из «буржуазных стран», обычно предоставляли мне только одну возможность — облизываться. Однако подобные разочарования не отбили у меня охоту вновь и вновь заходить в этот магазин, даже если я не искал какое-то конкретное издание. Необходимо также добавить, что этот «книжный Клондайк» отличался от других магазинов той же специализации не только ассортиментом и широким выбором услуг, но также уютным интерьером, комфортными условиями для покупателей и намного более вежливым, чем в других магазинах, обслуживанием. Полки и прилавки с книгами стояли вдоль стен, и клиенты могли не только подходить к прилавкам и
Я толкнул тяжелую дверь и, войдя вовнутрь, направился с учащенно забившимся сердцем к отделу французских изданий. — Повезет — не повезет? Повезло! Книга стояла на полке. «Победа» по-французски тоже женского рода:
Josef Conrad VICTOIRE
Du monde entier
Gallimard
Восемь красных букв титульного слова прекрасно выделялись на светло-бежевом фоне.
Я взглянул на последнюю страницу книги, где проставлялась цена. Восемьдесят два злотых! Целое состояние! За эти деньги в так называемом советском книжном магазине я мог бы купить по крайней мере три книги по шахматам, а в магазине грампластинок — долгоиграющую пластинку с приличной записью, не говоря уже о других приобретениях и удовольствиях, например кино (семь билетов), театр (не меньше трех), такси (семь поездок от дома до школы).
Однако я не колебался ни мгновения и, стиснув зубы, с находкой в руках отправился в секцию немецкой книги.
Шопенгауэр Иоанна. Jugendleben… и как там дальше. Нет, такой книги я не нашел. Зато отыскал Gedichte[120] Фридриха Гельдерлина — какое-то старое издание, напечатанное готическим шрифтом, в твердом переплете; на титульном листе виднелась черная печать: свастика в круге с орлом и надпись «Stolp — Garnisonsbibliotek»[121]. Я посмотрел по содержанию, есть ли там стихотворение «Рейн» (Der Rhein). Да, такое стихотворение было. Цена книги? Шесть злотых! — Прекрасно! Берем.
У кассы с небрежностью эрудита-бонвивана я спросил, имеется ли у них книга Jugendleben und… Wander Иоанны Шопенгауэр.
— Ну, вы знаете, наверное, матери знаменитого философа, — добавил я на всякий случай.
Продавец, запаковывающий мои бесценные приобретения, внимательно взглянул на меня, прервав свою работу, и ушел куда-то в подсобные помещения. Через минуту он вернулся, держа в руках книгу в беловато-желтом переплете, на котором чернели стилизованные под готический шрифт буквы:
Иоанна Шопенгауэр
Гданьские воспоминания молодости.
— Ты это имел в виду? — спросил он, хитро улыбнувшись.
— Вот, пожалуйста! Польское издание! — снисходительным тоном я постарался скрыть свое удивление. — А когда это издали?
— Уже более семи лет назад, — объяснил он с притворно-вежливой услужливостью. — В пятьдесят девятом году. Антикварная вещь.
Я стал перелистывать страницы легкими, небрежными движениями, пытаясь отыскать тридцать девятую главу.
— А этот перевод хоть читать-то можно? — бросил я пренебрежительным тоном.
— Оссолинеум! — воскликнул он с надменным возмущением. — Ты сомневаешься в их компетенции? Лучшее польское издательство!
«Ah, quel chien de pays!»[122] — мой взгляд натолкнулся на эту французскую фразу, выделенную курсивом, которую я раньше видел в гданьском издании «Воспоминаний».
Так и есть, то, что нужно. Описание обратной дороги в Гданьск через Вестфалию. Поспешно отыскав какой-то стилистический ляпсус, я набросился на него, как стервятник, и зачитал вслух:
— Широкие, полевыми камнями засыпанные дороги, именуемые мостовыми, которыми мы тащились целыми днями, мы не хотели менять на протянувшиеся рядом так называемые летние дороги, на которых коляска застревала в грязи по самые оси.
Я поднял глаза от текста.
— И, по-вашему, это хорошо? — я брезгливо поморщился. — Начинать с дополнения, к тому же с многословным определением, и отделять его от основного сказуемого придаточным предложением?!. Согласитесь, это просто кошмар. Кроме того, два раза «который»: «которыми мы тащились» и тут же «на которых коляска…». Слишком близко эти «которые»! Нескладно! Ну и, наконец, глагол «менять»! — я поднял глаза вверх, как бы моля о пощаде. — Что это такое? Архаизм? Не думаю, что пани Иоанна выражалась таким образом. Если бы мне пришлось использовать предложенные здесь слова, — я с гримасой отвращения вновь вернулся к тексту, — то хотя бы фразу я составил грамотнее… скажем… к примеру, так:
«Хотя на основных дорогах было полно выброшенных с полей валунов, из-за чего мы целыми днями еле тащились по ним, на тянувшиеся рядом так называемые летние дороги нам не хотелось съезжать, потому что там коляска застревала в грязи по самые оси».
Разве не лучше? Ведь намного проще и понятнее. И без всех этих «которые». Наконец, сама фраза… каденция… ритм… — От удовольствия я закрыл глаза и показал на ухо: — Надеюсь, вы смогли это услышать и достойно оценить…
Продавец рассмеялся, как после веселого циркового номера, снисходительно, но и с оттенком уважения. (Похоже в свое время отреагировал ЕС, когда я вдруг заговорил языком Шекспира, а потом начал импровизировать.)
— Да, я, конечно, услышал, — сказал он с веселой улыбкой. — И сумел оценить…
— А какое это найдет выражение, — я резко изменил тон, заговорив преувеличенно серьезно, — в вашем подходе к той сделке, которую вы мне предлагаете?
Он снова рассмеялся, но поддержал затеянную мной игру:
— В чем же, если позволите, это может найти выражение?
— Как — в чем? — я с удивлением уставился на него. — Очень просто. В снижении цены. В бескорыстной и великодушной уступке. Посмотрим, — я взглянул на заднюю обложку книги. — Первоначальная цена… двадцать восемь злотых. Сколько вы теперь за нее хотите? — Я открыл последнюю страницу: — На десять злотых больше! Чем можно объяснить такое резкое повышение цены? Надеюсь, вы понимаете, не качеством перевода.
— Цена определяется не переводом, а спросом.
— Вы хотите сказать, что гданьские воспоминания молодости Иоанны Шопенгауэр стали у нас
