собственными детьми.
Мысленно самому себе - только так и можно:
«Что бы ты сделал, если бы абстрактный благой, некто, предложил вернуть твою жену... подарить все ее мысли и чувства, чтобы ты снова видел ее, как наяву, видел себя ее глазами?»
«Она всегда была в моем сердце - и никогда не была для меня игрушкой. Я был бы рад, если бы она позволила мне узнать свои мысли... и чувства. Но вот так... похоже на воровство, и это при том, что этот «благой абсолют» вернул бы лишь призрака... призрака ее-тогдашней, смотрящего на меня-тогдашнего. И ничего более. Кому нужна такая истина? Зачем такая... откровенность? Я знаю, что любил. Я знаю, что она тоже любила. Этого достаточно. И она всегда была со мной - даже тогда, когда формально моей не была. Истинная любовь не проявляется в собственничестве. Она чужда жажды обладания. Это - низшие инстинкты, весьма далекие от высших чувств - и почему-то их подменяющие. Наша любовь - была чудом. И я не предам ее память... ни за что. И, тем более - в угоду любопытству».
- Люк улетает? - поинтересовалась Мон у Лорда Вейдера. Тот просто кивнул головой, будучи погружен в собственные мысли.
- Не одобряешь его выбор? - осторожно переспросила женщина. Если она что и поняла в психологии мужчины напротив, так это - то, что говорить с ним о чувствах надо очень осторожно. Если, конечно, желаешь услышать что-то кроме: «да», «нет» и «идите к ситхам».
- Я его отпустил, - сложно понять интонацию - благодаря респиратору и вокодеру - но, похоже, Милорд сейчас где-то далеко.
- Отпустил, - но не смирился? Все еще думаешь о нем? - продолжала настаивать женщина.
- Нет, я - куда эгоистичнее. Думаю о себе, - кажется, он усмехался под шлемом. А потом - ожидаемый - но, все же, неожиданный вопрос: - Почему ты не завела детей?
- Было некогда, - теперь уже Мотма говорила рассеянно, погрузившись в воспоминания. - Ждала, пока все устроится, какой-то стабильности, наверное.
- Ты говоришь это, как взрослая женщина, понимающая, что почем в этом жизни. Цинично - но факт. А в молодости думается по-иному, и причина, верно, была иная, - задумчивость в голосе Лорда некуда не делась.
- Неужели ты когда-то был наивным? - сенатор спрятала за сарказмом невольное смущение. Древняя и, вероятно, давно закрепившаяся в женской голове связь: если мужчина начинает говорить с тобой о детях - значит, доверяет, имеет серьезные намерения. Она сама завела этот разговор, но теперь сомневалась в собственной готовности обсуждать подобные темы. Наверное, дело в том, что они прошли путь от врагов до друзей слишком быстро.
- В том смысле, который ты подразумеваешь, скорее всего, нет. Я очень рано перестал чувствовать себя ребенком, но в ряде вещей понимание все равно приходит лишь с опытом, - он секунду помолчал, - но потом все же продолжил: - Мы с Падме тоже как-то не думали о детях в разгар войны. Но, когда видишься так редко и каждый раз прощаешься навсегда... короче, Люк с сестрой родились не по плану. К слову - представить себя в роли родителей оказалось неожиданно легко, а «стабильности» захотелось еще больше. Такова одна из причин того, что мы там, куда пришли.
- Неужели, вместо всего этого, ты когда-то хотел сидеть на крыльце и укачивать младенцев, - она решила обратить разговор в шутку. Но собеседник не «повелся»:
- Я не хотел, чтобы мой ребенок имел отношение к Ордену.
- Почему?! - Мотма ожидала чего угодно - жалоб, ностальгии, воспоминаний и счастье и обидах - но только не этого.
- А ты - посмотри на нас, - просто ответил Вейдер. - На меня, на Императора, на Кеноби, да и других джедаев вспомни. Скажи мне, кого ты видишь?
- Ну, не знаю. Общих черт у вас довольно-таки мало, разве что Сила, - озадаченно нахмурилась сенатор.
- Да, мы разные, у каждого свои пунктики, своя правда и даже свои темные стороны, но все мы - убийцы.
- Как и любые солдаты.
- Нет. Ты - не человек Ордена, и не понимаешь разницы. Солдат, это профессия, в то время как джедай, или ситх, без разницы, - это образ жизни. В каком возрасте призывают в армию? В семнадцать? Восемнадцать? Форсъюзеры получали учеников намного раньше. Ты никогда не задумывалась, почему рыцари так часто ходили на миссии парами?
- Передавали опыт падаванам.
- Да, но и не только. Понимаешь, будь я твоим учителем и занимайся мы тренировочными боями - я был бы лучше тебя. Но все же, я был бы много медленнее, чем противник моего уровня в реальной схватке. Ученикам об этом говорят. Но многие, почти все, забываются. Бывают слишком самоуверенны, - губы под маской скривила горькая усмешка - как дань прошлым ошибкам: - И еще - недооценивают мастеров.
- Почему? - Мотма поняла, что Милорд говорил и о себе, но не устояла перед соблазном. Мир форсъюзеров манил своей неизвестностью, и вот теперь, впервые за годы, ей что-то о нем рассказывают, а не отделываются отговорками.
- Рефлексы. Нас обучают не спортивным стойкам и красивым позам. Задача - в кратчайшее время нанести несовместимые с жизнью повреждения максимальному количеству противников. Руками, ногами, лайтсейбером. Уличный боец бьет, чтобы причинить боль. Спортсмен сражается ради победы. Любой удар, наносимый форсъюзером, имеет цель - убить. И останавливаться на тренировках приходится усилием воли. Используя сознательный контроль, который противоречит концепции «почувствуй Силу» как таковой. Падавану же сдерживаться не надо, он точно знает, что не может ранить мастера случайно, и именно поэтому Мастер - звание, которое сложно получить. Вопросы безопасности при подобном подходе очень важны, а учителям приходится постоянно балансировать на грани. Зато, если они хотят именно убить: настоящий поединок - это красиво. Такая скорость, такие эффекты, но - в нем практически нереально быть просто раненым. Обычно более слабый или ошибшийся получает несовместимые с жизнью травмы по полной. Не из-за жестокости и жажды чужих мучений, нет. Просто, там практически нереально остановиться. И я не хочу ЭТОГО для Люка.
- Погибнуть можно от любых причин.
- Это так. Но - иногда сложно жить с таким знанием. Я не хотел бы для сына собственной судьбы. Я сделал много опрометчивых шагов, пытаясь уберечь его от подобного еще до рождения. Теперь - он взрослый, и я едва ли могу мешать ему, если Люк выбрал свой путь. Надеюсь, он все же не пожалеет, увидев последствия.
- А ты, ты хотел бы быть другим? Не быть частью ни одного форсъюзерского Ордена?
- Мне сложно такое представить, наверное, я слишком стар - и слишком принадлежу ИМ. Я ведь не Люк. Я родился в другое время, в других обстоятельствах - и прожил свою жизнь. У меня не было выборов Люка, а у него - не будет моих. Мы - разные.
- И, все же, вы - отец и сын.
- Да, хоть одна приятная новость.
Мон показалось, что их улыбки появились одновременно. Его улыбку, конечно, она не видела, но откуда-то знала, что Главком улыбается.
На одной эмоциональной волне:
- Ну, что - поговорил со своим сыном? - Император Палпатин отвернулся от огромного, во всю стену, обзорного экрана и посмотрел на ученика. Последний неподвижно замер у двери, со склоненной головой - живое воплощение почтения, в противовес поведению в ангаре. Вейдер всегда был очень чувствителен к настроению Повелителя и наверняка заметил, что его задело подобное невнимание. Палпатину как-то некстати вспомнился тот давний разговор с Линнардом.
«Вы ревнуете?»
Наверное, все же да. Раз это видят другие, пора признать кое-что и для себя. Наверное, ревнует. К тому, что у столь близкого ему человека, - ученика! - вдруг появилась семья. Линнард прав - он не понимает и не принимает подобных ценностей, и именно чувством внутреннего родства, пониманием эмоций объяснялась совершенно алогичная снисходительность Властелина к бывшему джедаю Кеноби. Он не любил этого рыцаря - как и то, что олицетворяли собой все, подобные ему. Однако чувства Оби-Вана
