Хитрая хозяйка пансиона поглядела на мои дорогие одежды с удовлетворением. Я поняла, о чем она думает. Даже если моя история окажется ложью, моя одежда покроет расходы.
Я уселась на кровать. Простыни воняли дешевым мылом. Проспав несколько часов, я проснулась, и хозяйка подала мне какую-то серую кашу, которая, как она, вероятно, считала, подходит для недавно овдовевших женщин. По всей видимости, она планировала использовать мое горе, чтобы кормить меня самой дешевой едой.
Я одолела немного этой каши под ее зорким присмотром и объявила, что насытилась и теперь желаю немного погулять.
— После стольких дней и ночей, проведенных у одра умирающего мужа, мне кажется, прошли целые месяцы с тех пор, как я была на свежем воздухе.
Ее лицо искривила усмешка, и я поняла почему. Воздух Бенксайда едва ли можно было назвать свежим. Сюда лучше было бы приезжать с пахучими пастилками, засунутыми в ноздри, и шарфом, повязанным на лицо. Бенксайд вонял. Кожевни пахли мочой, пивоварни отрыжкой, а небо было затянуто летучими частичками сажи со стекольных заводов. Кучер предупредил меня, что здесь нет ни одного приличного заведения вроде кондитерской Моранди на Плейхаус-ярд. Подобные места можно было найти лишь в зажиточных северных районах города.
Сделав вид, что нервничаю, я спросила хозяйку:
— Безопасно ли даме из хорошей семьи ходить по этим местам без сопровождения?
Она не поверила мне, но решила подыграть.
— Никто не обидит вас, мадам, — резко ответила она.
На всякий случай я надела шляпку с вуалью и отправилась к Темзе. Как любой житель Венеции, я всегда точно знала, в какой стороне находится ближайшая река. Там воздух был полон запахов и шумов разномастных торговцев. Англичане, которые, как известно, любят свои фрукты, толпились возле прилавков, активно покупая яблоки и груши.
Я шла быстро, будто бы у меня была цель. Я надеялась, что мои мозги прочистятся, поскольку мысли уже начали бегать по кругу, словно колеса карет, которые провезли меня через всю Европу. В те моменты одиночества, когда в толпе меня со всех сторон толкали незнакомцы, мой разум дразнил меня образом улыбающегося Валентина Грейтрейкса. Я не смогла сдержаться и прошла по Стоуни-стрит мимо его склада, низко опустив голову. Как легко было бы войти в те ворота и попросить убежища. И как опасно.
В конце Стоуни-стрит я повернула налево, прошла в арку и попала на Клинк-стрит, где обошла покрытые черепицей дома, бараки и развалины старой тюрьмы. Дальше началась обширная территория, занятая, как подсказал мне нос, пивоварней. В ушах стоял беспрестанный шум от мешков с солодом и хмелем, которые скидывали с телег на мостовую. Справа, через просветы между домами, я заметила серую гладь воды. Ступеньки и пристань вели прямо к Темзе. Я прошла мимо скромных лавок торговцев слоновой костью и покрытых черной пылью лавок торговцев углем. Мимо меня пробегали одетые в рваные тряпки дети, шлепая босыми ногами по вонючим желтым лужам. По их крикам и визгу можно было сказать наверняка, что все они в той или иной степени больны чахоткой. Все это очень мало напоминало мое бывшее место жительства в Сохо. Но я не чувствовала отвращения. Скорее, наоборот. Царящее вокруг оживление напоминало мне о моей прежней жизни в Венеции.
На мгновение мне показалось, что я заметила любимого. Возможно, мои глаза просто увидели то, чего я хотела больше всего на свете. Я вздрогнула, словно в мою кожу одновременно воткнулась сотня булавок. Я прижалась спиной к стене и отвернулась. Но это был не он. Это был какой-то мужчина его роста, одетый в камзол, вышитый зелеными и желтыми цветами.
Я обнаружила «Якорь», прибежище, о котором слышала столько хорошего! Валентин, давясь одним из моих изысканных супов-пюре, однажды заявил, что в «Якоре» готовят лучшую баранью отбивную во всем христианском мире, а в шкафах спрятаны выходы в самые нужные потайные лестничные колодцы Бенксайда. Заметив мое недоумение при упоминании тайных лестниц, он снова принялся с жаром расхваливать тамошнюю баранину.
— Приготовлена очень просто, — заметил он, печально глядя на очередной шедевр кулинарии, который я поставила перед ним. — Ничего, кроме мяса, поджаренного в масле.
Действительно, запах пережаренного и жирного мяса плотным облаком выходил из распахнутой двери. Мимосина заметила, что торговля в этом заведении идет довольно бойко. Столы были уставлены деревянными тарелками и зелеными глиняными горшочками, в которые посетители с разной степенью точности швыряли обглоданные кости. Скатерти выглядели так, словно на них недавно окотилась кошка. Однако это нисколько не трогало посетителей, которые в основном принадлежали к низшим сословиям. Они приходили сюда залить горе вином и посмотреть с отвисшей челюстью на собратьев, поглощающих такие ужасы, как едва ощипанного и пожаренного голубя, завернутого в тесто, или жаворонков на вертеле.
Я была удивлена, кого здесь обслуживали. Не джентльменов вроде Валентина, а рабочих, мужчин в потертых платьях с дурными манерами либо вообще без манер, если судить по тому, как они пользовались специями и вытирали жирные подбородки рукавами. Они кричали дурными голосами, смеялись с набитыми ртами и ругались с недовольными официантами. Дверь с шумом захлопнулась, оставив в моей памяти инфернальную сцену, напоминающую вход в ад. Я постояла несколько секунд, не двигаясь, повторяя себе, что в этом заведении должен быть еще один зал, предназначенный для аристократов и богатых людей вроде Валентина, с отдельным входом, чтобы избежать встречи с подобными отбросами общества.
Но я его не увидела. Ибо в тот момент мой взор остановился на другом зрелище. Так я нашла способ заработать себе на хлеб.
Сердечный сироп
Берем отвар бальма, черешен, всего по три унции; ячменной корицы, две унции; отвар пионов, сироп левкоев, всего по одной унции; лимоновый сироп, пол-унции; микстуру кермесоносного дуба, четыре скрупула; смешать.
Как только этот раствор попадает в желудок, а зачастую еще во рту, он начинает свое благотворное действие. Он освежает и восстанавливает дух, положительно влияя на весь организм и душу. Мозг и прекардиальная область начинают работать с удвоенной силой. Пульс, до этого слабый и колеблющийся, улучшается, и кровь быстрее течет по жилам.
Шарлатан с грохотом закатил кафедру на колесах в переулок позади «Якоря». Сняв с лошади упряжь, он привязал ее на небольшом расстоянии к столбу. Хитроумные рычаги и шкивы превратили кафедру в небольшую сцену, возле которой тут же собралось несколько зрителей: нетерпеливая смесь лавочников и рабочих. Помощник шарлатана раздал рекламные листки. Я услышала, как кто-то сказал:
— Посмотрите на Зани!
Жадные руки расхватывали рекламные листки, словно горячие пирожки. Полуграмотные принимались с помпой зачитывать текст с листка своим безграмотным собратьям.
Зани, одетый в роскошный наряд из разноцветных тряпок, выпрыгнул на сцену и принялся развлекать публику танцами и шутками. Услышав смех, начали подходить новые люди, и очень скоро возле сцены собралось приблизительно пятьдесят человек, покатывающихся со смеху над ужимками Зани.
Внезапно мне очень сильно захотелось домой. В Венеции подобное зрелище можно было увидеть ежедневно на улице Рива дельи Скьявони. На этой сцене я даже заметила знакомые фигурки Космы и Дамиано, святых покровителей медицины. В Венеции тоже не гнушались услугами подобных клоунов. Зани были нужны для привлечения и увеселения толпы. Это облегчает выуживание денег из карманов. Иногда показная глупость Зани помогала подчеркнуть серьезность хозяина.
Я вспомнила, как шестнадцать лет назад я по ночам уходила из монастыря и бродила по Рива дельи Скьявони, делая вид, что провожу время со своим первым возлюбленным, наблюдая за мнимыми докторами и их работой. С тех пор я ничего подобного не видела.
У всех Зани есть какой-то талант. Кто-то хороший акробат, кто-то — музыкант или актер. Этот Зани оказался неплохим певцом. Он пел песню, раздавая отпечатанные листки, рекламирующие услуги «Великого, Несравненного, Великолепного Доктора Велены», совсем недавно прибывшего в Лондон из Венеции со своим Универсальным Бальзамом, который помог спасти тысячи жителей Венеции от
