мучительной смерти от чесоточного флюса. Заглянув за потертую портьеру, я увидела упомянутого доктора Велену, наносящего на лицо грим. Я-то думала, что он конюх. Он был похож на венецианца не больше, чем я на англичанку.
А Зани все напевал:
Пропев последний стих, Зани почтительно отступил в сторону и отвесил несколько поклонов портьере, из-за которой величественно вышел шарлатан.
Чудовищно смуглый от покрывавшей его лицо краски, в огромном парике, он был одет довольно просто. Он остановился, окинув горящим взглядом толпу, и обратился к ней с акцентом, который очень отдаленно напоминал итальянский. Однако он умел неплохо растягивать букву «р», чем активно пользовался.
Не обращая внимания на дурную речь, грязную и порванную одежду и запах простолюдинов, он начал:
— Достопочтенные синьоррррры и незабвенные, прекрасные мадонны, и просто наши доррррогие друзья и слушатели…
Его потенциальные клиенты, слушая эту лесть, подошли ближе, пожимая плечами и застенчиво улыбаясь друг другу.
— Позвольте представиться. Я Дотторе Конте Марчезе Парацельсус Теофрастус Велена, недавно прибывший из древнего и знатного города Венеция, где моя сцена обычно находится на великой Пьяцца…
Он разглагольствовал добрых полчаса. Признался, что является другом всех больных и немощных, добавил, что он обычный смертный, который не может без боли смотреть на страдания ближних.
— Маленькие дети… — стонал он, — страдают. Молодые женщины, оторванные от груди их любимых мужей. Как такое можно вынести? Как вы с этим справитесь, когда горе постучится в вашу дверь?
Как-то шарлатану удалось выдавить из себя настоящую слезу, которую он смахнул жестом, полным отчаяния, прежде чем она смазала грим.
Внезапно он выпрямился. Изобразив на лице праведный гнев, он топнул ногой. По всей видимости, его каблуки были подбиты железом, поскольку звук напоминал выстрел. Некоторые люди в толпе буквально подпрыгнули от удивления. Женщины крепче прижали к груди детей.
— Здесь вы не увидите самозваных, неумелых, ленивых выскочек-аптекарей, — прогремел он. — Никаких шарлатанов, мнимых провидцев, жадных врачевателей, бродящих среди вас со своими покрытыми мхом рассказами, взятыми у Боккаччо. Нет.
— Нет, нет, нет. Никогда!
Все как один отрицательно покачали головами, отметая такую возможность.
Дальше он сказал, что по стране бродит столько отвратительных, мерзких людей, отнимающих у честных обывателей не только их средства, но и здоровье, прописывая одно и то же ложное лекарство от любых недугов и придумывая хвори, чтобы распродать свои товары. Они не следуют принципам клятвы Гиппократа, но стараются лишь обмануть людей.
— Узрите последнего честного человека! — воскликнул он, указывая на свой скромный костюм. — Слишком честен, чтобы быть богатым! Вы не услышите, чтобы я говорил о лунных пастилах или панацеях. Все это происки выскочки и шарлатана доктора Тафтса, который недавно проезжал через сей славный город, распространяя горе! Я не буду говорить о волшебных таблетках Веселого Натаниэля, названного так из-за доходов, которые он получил, пожертвовав десятками жизней невинных. Как часто меня призывали к больному, когда, увы, уже было слишком поздно, к жертве мошенников, таких как пресловутый доктор Тригг из Тауэр-Уорф, производитель ужасных золотых ватиканских пилюль! Хотя мне больно говорить об этом, мои соотечественники тоже ничем не лучше. Так называемый Дотторе Сальвадор Винтер и его смертельно опасный «Живительный эликсир», Джованни Франческо Бори с его ложным «Монаршим сиропом»! Доктора? Нет! Воры? Да. Эти люди украли бы у вас глаза, а потом продали бы вам ресницы.
Дотторе Велена описал себя как настоящего энтузиаста здоровья, ученого, на которого снизошло благословение, хотя он всего лишь занят поисками знаний. Что это было за благословение, он не упомянул, попросив нас набраться терпения. Он собирался вернуться к этой теме позже.
Он говорил, что изначально в нем был лишь его гений, но потом он решил использовать его, помогая людям, и в конце концов пристрастился к этому. Он страстно рассказывал о многих тайных учениях, вставляя в каждое предложение какие-нибудь латинские фразы знакомого, но не совсем понятного происхождения. Вскоре я поняла, что они не имели никакого смысла. Это было просто сочетание умных слов. В каждую фразу он вставлял кусочки псевдофизики и химии, ссылаясь на науку с тысячелетней историей и секретами десятка великих, но, увы, давно исчезнувших культур.
Я на какое-то время отвлеклась от его рассказов, удивленно разглядывая оживленные лица слушателей. Когда я снова прислушалась к шарлатану, он рассказывал, как он, будучи ученым и антикваром, смог добыть из каких-то азиатских руин формулу некоего ценного бальзама, который не только сохранял древним расам бессмертие, но также делал их невероятно красивыми. Он поведал, как члены Колледжа докторов обнимали его и плакали от радости, изучив результаты труда всей его жизни.
Мужчины и женщины кивали с умным видом при упоминании доктора Чемберлена, изобретателя «Болеутоляющего ожерелья», которое спасло жизнь двенадцати тысячам лондонских детей, чуть не умерших «от своих зубов». Все одобрительно закивали, когда он упомянул о тех «нескольких» знатных пациентах, которые сами нашли его и упросили помочь, несмотря на его отказы и желание посвятить всего себя научным изысканиям.
— Но лорд Хэзэуэй не хотел меня слушать, когда я сказал, что хочу вести уединенную жизнь подальше от двора! — вскричал шарлатан. — И принц Евгений из России, который просил моей помощи и которому я не смог отказать, узрев его страдания, ведь я знал, что у меня в руках находится мгновенно действующее лекарство от чудовищной хвори, которая мучила всю его семью из-за их чрезмерной увлеченности занятиями Венеры. Только когда я убедился, что он полностью здоров, я покинул двор в Санкт-Петербурге и поехал в Париж, где меня ожидала королева. Все хирурги махнули на нее рукой, утверждая, что ее случай неизлечим. Когда я оставил ее, цветущую, с новорожденным ребенком, я вернулся в родную Венецию (тут он снова пустил скупую слезу, вызванную ностальгией, тут же смахнул ее рукой), где дож, постепенно теряя зрение, попросил меня удалить катаракты с его глаз. Именно он наградил меня титулом, которым я редко пользуюсь из-за скромности. Но сегодня я поделюсь им с вами. Титул звучит — Великий Венецианский Лекарь.
Послышались редкие аплодисменты. Дотторе Велена отвесил глубокий поклон.
— А что, — спросил он нас, гордо выпрямившись, — стало причиной той чести, которая была мне дарована?
