помыслами преданный только России. Карла XII можно было описать двумя словами: солдат и полководец. Король окинул группу Кирилина испытующим взглядом, словно не воспринимая перебежчиков всерьез, казалось, не беспокоило его и то, что пленники еще не сдали оружие. В любой момент кто-нибудь мог поднять ружье или пистолет и сразить короля.
Тем временем вокруг группы собирались шведские солдаты: все без исключения высокие сильные парни со светлыми глазами и волосами, блестевшими на солнце, словно золото.
Сытые и упитанные, они всем видом излучали довольство положением дел. Сирин показалось, что они рассматривали русских не столько как достойного противника, сколько как дичь, которую можно снять выстрелом из мушкета.
— Значит, дезертиры! — В голосе короля прозвучало презрение.
Кирилин решительно мотнул головой:
— Нет, Ваше величество, мы не дезертиры. Мы представители истинной России, желающей возможно скорее свергнуть антихриста Петра и возвести на московский трон царевича.
Карл с презрительной миной повернулся к Свенссону:
— Я всегда говорил, русским не нравится правление Петра, он заставляет их работать. Они стремятся обратно в свои вшивые хаты, чтобы прозябать там и дальше, как их отцы и деды. Пусть когда-то в их жилах и струилась хорошая шведская варяжская кровь, но татары и прочие дикари испортили ее.
Сирин потребовалось время, чтобы вникнуть в смысл замечания шведского короля, но после она просто вскипела от гнева. К счастью, по-шведски она говорила чересчур плохо, чтобы тотчас же ответить Карлу, так что у нее было время успокоиться. Да и шведам незачем было знать, что она понимает их язык. Немного поразмыслив над фразой короля, она даже рассмеялась: в сущности, он заявил, что татарская кровь оказалась сильнее шведской, растворив в себе память о варягах. И одно она знала точно: им никогда не быть в дружбе с этим высокомерным шведом.
3
Поначалу Тарлов не воспринял исчезновение Бахадура всерьез, он был уверен, что юный татарин, оскорбившись, вскочил на Златогривого, чтобы прогуляться несколько часов и остудить свою ярость. Однако Кицак с самого начала был обеспокоен: кому-кому, а уж ему упрямство Сирин было отлично известно. Но и он далек был от мысли, что девушка способна присоединиться к Кирилину.
Шел третий день, а Бахадур как в воду канул. Сергей был в тревоге — с мальчиком могло случиться что угодно. Капитан искал способ отправиться на поиски, не нарушив полученных указаний. Внезапно в лагерь ворвался казачий отряд. Старший на полном скаку остановил жеребца рядом с Сергеем и, вздернув его на дыбы, крикнул:
— Ты Тарлов?
Сергей удивленно кивнул, пытаясь подавить растущее раздражение, слишком уж бесцеремонен был этот малый.
— Ты арестован! — рявкнул второй казак.
— Арестован? — Сергею показалось, что он ослышался. В тот же миг казаки вскинули ружья и направили на него.
— Что за бред? — растерялся он.
— Приказ батюшки Петра Алексеевича. Мы отведем тебя к нему не живым, так мертвым! — На лице казака читалось, что он предпочел бы второй вариант.
Сергей перекинулся с Ваней парой быстрых взглядов:
— Позаботься о людях, пока я не вернусь! Надеюсь, что это недоразумение вскоре прояснится.
— Мы все надеемся, — сказал Ваня без особой уверенности в голосе. Он не мог себе представить, что могло послужить поводом к аресту. К тому же рассказывали, будто Петр страшен в гневе.
Когда казаки окружили Сергея, он почувствовал себя нехорошо. Пистолеты и саблю у него отобрали.
Казаки скакали не щадя лошадей. И хотя Мошка был вовсе не стар — двенадцати лет от роду — и довольно вынослив, через какое-то время и он начал храпеть от усталости, а с морды валились клочья пены. Сергей волновался скорее за лошадь, нежели за себя, надеясь, что они достигнут цели прежде, чем бедное животное падет.
Они скакали мимо выжженных деревень и вытоптанных полей, кое-где виднелись солдаты, бросавшие в колодцы падаль — как видно, армия продолжала отступать. Ближе к вечеру они пересекли Днепр и добрались до деревни Глинка в двадцати верстах к западу от Смоленска. Здесь тоже все было разорено, разве что несколько палаток выдавали наличие русского форпоста. В карауле стояли унтер- офицеры Преображенского полка, а на флагштоке перед большой палаткой развевался царский штандарт с увенчанным короной двуглавым орлом, несущим на груди щит с изображением святого Георгия.
Казаки остановили лошадей рядом с часовыми. Начальник караула приказал Тарлову спешиться.
— Заключенный Сергей Тарлов! — сообщил предводитель казаков начальнику караула.
Гвардейцы недружелюбно оглядели Сергея. Двое продолжали держать его на мушке, третий исчез в палатке. Сергей слышал, как гвардеец доложил царю:
— Тарлов здесь.
В ответ раздался громовой голос царя:
— Сюда эту собаку-изменника!
— Вперед! — два гвардейца втолкнули Сергея в палатку, жестами приказав ему оставаться стоять у входа.
Царь, одетый в форму генерал-лейтенанта от артиллерии, стоял у стола, на котором была разложена большая карта. Вскинув голову, он метнул на вошедшего темный от гнева взгляд:
— Признавайся, собака!
Сергей растерянно посмотрел на царя:
— Ваше величество, я… я не знаю, в чем должен признаваться!
— Что ты не знаешь? — Царь занес руку, словно для удара.
В этот момент в палатку вошел человек, тут же смело вмешавшийся в происходящее:
— Ваше величество, дозвольте поговорить с заключенным.
Царь недовольно пробурчал что-то, но отступил на шаг, по-прежнему не сводя с капитана глаз.
Человек подошел и встал так близко к Сергею, что он чувствовал на щеке тепло его дыхания. Это был князь Меншиков, фельдмаршал и первый приближенный Петра Алексеевича, отнюдь не пользовавшийся славой человеколюбца. Вышедший из самых низов, он добился всего исключительно собственными силами и никому не намеревался уступать своего места.
Царь был одет весьма неброско, Меншиков же по обыкновению роскошествовал. На нем были красные шелковые кюлоты[16], длинный синий жилет, расшитый золотом кафтан в цвет штанов, а вместо ремня — шарф с золотыми кистями. Шпага на боку вовсе не подходила для поединка, зато рукоять ее была позолочена, а эфес усыпан драгоценными камнями. Треуголка вельможи также соответствовала его рангу — лучший черный фетр, украшенный золотыми галунами по канту и белыми перьями. Больше всего Сергея поразил парик с длинными локонами натуральных волос, в нем князь, пожалуй, затмил бы всех и в Версале при дворе Короля-солнце.
— Ну, что случилось, почему не допрашиваешь парня? — спросил царь нетерпеливо.
— Простите, Ваше величество, сейчас начну. — Меншиков улыбнулся довольно и самоуверенно, так улыбался бы кот, у которого глупая мышь выскочила из норы прямо перед носом. Он доверительно положил руку Сергею на плечо:
— Скажи, сынок, а что ты знаешь о предателях, которые перебежали к шведам?
Сергей заморгал от изумления:
— Какие предатели, ваша милость?
— Не притворяйтесь дураком! — сердито отозвался Петр.
— Пожалуйста, скажите, что за предатели?
