ответил Денис.
— А мы, значит, друзья — и всё?
Дереза спустила собаку с поводка, Ануцыц на радостях побежал в очередной запретный дворик, хозяйка умчалась следом.
Денис стоял на месте и пытался проанализировать её слова. Хотела ли она намекнуть на что-то? И если да, то не следовало ли ему поцеловать её в ответ?
Дереза вернулась — с собакой на привязи, с новыми идеями и целым веером мечтаний.
— Мои родители — хоть я и люблю их безумно — всё же сущие жевуны! — объявила она.
— Что-что? — удивлённо переспросил Денис.
— А, ты ж не знаешь. Я делю людей на три категории: жевуны, Пушкины и Макиавелли.
— Ты, конечно, Пушкин?
— Конечно! Пушкины — это те, кто что-нибудь создаёт. Даже если я сейчас ничего не создаю — музыку, например, или картины, или вкусную еду, — я всё равно Пушкин. Потому что моя цель — созидание. Макиавелли ничего не создают. Они только упорядочивают то, что создали Пушкины. И распределяют это между собой и между жевунами. А ещё Макиавелли руководят Пушкиными, ну и жевунами, конечно.
— Что же выпадает на долю жевунов?
— А, это просто люди. Их на самом деле больше всего. Но без них было бы очень кисло. Жевуны восхищаются Пушкиными и слушаются Макиавеллей. Ради них всё и создано. Я думаю, не так уж и плохо быть жевуном. Ну-ка, подержи, — Дереза внезапно передала ему поводок, а сама полезла на очередное дерево. Денис намотал поводок на руку и привычно встал внизу, чтобы в случае чего поймать её.
Теория показалась ему любопытной, и он крепко задумался, примеряя определения Дерезы к знакомым людям. Всё было ясно только с Гумиром, Константином Петровичем и ещё, конечно, шефом. Гумир — настоящий Пушкин. Он жизнь готов положить (и положит) на свою операционную систему, которую создаёт из ничего. Цианид и Даниил Юрьевич — Макиавелли. Они всеми руководят, и их слушаются. А вот что с остальными? Виталик, наверное, тоже Пушкин. Всё же он создаёт не только проблемы. Шурик? Совсем не Макиавелли. И вряд ли Пушкин. Но назвать его потребителем, то есть жевуном — совершенно невозможно. Алиса? Она, наверное, всё же Макиавелли. Она ловко руководит умами гламурных девушек, видящих в ней икону стиля. А может быть, Пушкин? Она же и создаёт этот стиль. А сёстры Гусевы? А сам Денис?
Когда Дереза слезла с дерева, он попытался задать ей наводящие вопросы, но ей эта идея уже не была интересна. «Не будь жевуном! Не слушайся чужих теорий! Создай что-нибудь сам!» — отмахнулась она.
Они вышли на Каменноостровский. Ануцыц превратился в образцового пса: шагал рядом, в ногу, не пытаясь дёрнуться в сторону или запутать поводок.
— Давай ты меня сфотаешь на мой мобильный в телефонной будке? Я потом в фотошопе отфотошоплю как будто это старинное фото, ага? — загорелась идеей Дереза.
В ближайшей телефонной будке не было аппарата, зато там обнаружился человек, закутанный в пёстрое индийское покрывало. Человек играл на губной гармошке и притоптывал в такт ногами, обутыми в диковинные шлёпанцы. Дереза подпела ему и немного потанцевала.
В следующей будке телефон был. А рядом сидел нищий с картонкой «Ничего не придумать, помогите просто так». Дереза выгребла из карманов всю мелочь и высыпала ему в шляпу.
— Я всегда, когда иду по улице, замечаю и подбираю монетки! — пояснила она. — О, вот, кстати, десять копеек! И потом отдаю всё, что нашла, тому, кому надо. Это как бы не я, как бы сам город через меня делает доброе дело. Понимаешь?
— Давай я тебя тут сфотографирую, — напомнил Денис, указывая на телефонную будку.
— Да ну, я передумала, — махнула рукой Дереза.
Возле светофора на Австрийской площади стоял высокий молодой человек демонической внешности и играл на фаготе. Деньги ему были не нужны — казалось, музыкант любуется собой, и для этого нарочно встал напротив зеркальной витрины, чтобы видеть своё отражение. Он, так и быть, позволял окружающим глядеть и любоваться тоже. Дереза замерла в восхищении.
«Какая готичная няшечка! Мне бы такого! — подумала она. — Хочу научиться играть на какой-нибудь флейте. Хочу домашнего лимонада».
Денис вздрогнул. Вот, значит, какие парни ей нравятся? Ну, конечно. Она ведь яркая. И ей нужен кто-то яркий.
Дереза уже успела подумать о том, что она хочет собственный вертолёт с пилотом, хочет прямо сейчас покататься на коньках, хочет пройтись на ходулях по узкой средневековой улочке.
Денис потуже обмотал поводок вокруг руки, сжал кулак. Кисть побелела. Ануцыц рванулся в сторону, поводок оцарапал кожу. Денис ослабил натяжение, осмотрел свежие ссадины на руке. Пусть, пусть.
Дереза ничего не заметила, зато, проходя мимо витрины, захотела платье в клетку и до пола, посмотреть новую серию чего-то непроизносимого и чтобы Олька написала ей фанфик.
Они миновали площадь, нарцисс-музыкант остался далеко позади, Дереза подбрасывала монетку и ловила, а потом попыталась подстрелить её из водяного пистолета, но ничего не вышло. Денис молча шагал рядом и чувствовал себя обманутым, преданным, брошенным и осмеянным.
— Кстати, — сказал он, — у меня ведь тоже есть для тебя подарок.
Дереза застыла посреди тротуара, зажмурила глаза и протянула вперёд обе руки.
— Нематериальный, — ответил Денис, не сбавляя шаг и свернул на Кронверкский.
Дереза разочарованно отмерла и побежала за ним.
Мимо прогрохотал трамвай.
— Ты ведь хочешь сняться в кино, правда? — спросил Денис, когда вокруг стало потише.
— Да-а-а-а-а-а! — закричала Дереза так пронзительно, что в Александровском парке вороны сорвались с деревьев и с тревожным карканьем полетели в сторону Чёрной речки.
— Тогда слушай…
Он подробно рассказал ей, где и когда надо быть. Не удовлетворившись этим, достал из сумки блокнот и нарисовал схему. Потом подумал ещё и предложил встретиться утром и отвести её за руку на нужное место.
— Ты думаешь, я совсем дурочка, если веду себя, как совсем дурочка? — засмеялась Дереза. — Лучше скажи, что тебе тоже охота в кино сняться.
— Мне? Нет. У меня нет таланта.
— У тебя есть талант быть собой!
К сожалению, этого недостаточно. Никому не интересен просто человек. Надо, чтобы у него был демонический пронзительный взгляд, продуманный костюм с лёгким намёком на готику, длинные волосы и необычный музыкальный инструмент.
Да, он решился. Пусть она пойдёт на встречу с третьей ступенью и станет обыкновенной. Обыкновенное тянется к обыкновенному. Может быть, тогда она увидит, оценит его? А он — он её не бросит. Даже если она перестанет ему нравиться. Он всегда будет рядом.
— Тарантино сделал обманный ход и уже нападает на тебя! — выросла перед ним Дереза. Водяной пистолетик уткнулся ему прямо в лоб. Но воды не осталось. Только одна капля сползла по щеке. Денис отодвинул руку с пистолетом, резко провёл по лицу ладонью, стирая влажный след.
— Наверное, пора идти домой. Твои родители будут волноваться, — сказал он.
Ануцыц тревожно поглядел на него, затем отпрыгнул в сторону и прижался к ногам своей хозяйки.
Весь день Дмитрий Олегович просидел взаперти. По собственной воле, а не потому, что Эрикссон велел. Эрикссон, кстати, велел ему совсем другое — вырвать Анну-Лизу из лап Хозяина Места, но вот об этом шемобор как раз не думал.
Он выбрался в магазин, щурясь от ненавистного солнца, купил какой-то снеди (спасибо Джорджу за то, что ссудил ему пару тысяч рублей) и вернулся обратно под сумрачные своды старого питерского дома. Принял прохладный душ. Прошелся по квартире в одних трусах, размахивая руками. Нашел в книжном шкафу собрание сочинений Козьмы Пруткова — в детстве у него была точно такая же книга. Расстелил на
