— А ведь это она сама сделала. Хотела вынуть руку из браслета.
— Огонь-девка, — сказал Джурай из темноты. Как будто даже с удовольствием. — И этот — оказывается, не совсем никчёма.
Джонатам сдержал улыбку. Друг в своём репертуаре — не терпит слабости, постоянно испытывает на прочность всё окружающее.
Луиса туго перетянула вывих девушке и ему, пощупала шишку на голове и заверила, что ничего страшного.
— Кстати, про шустрость, — Джурай возник в круге света. — Не пора ли нам отсюда?.. Джо, ты ничего не чуешь?
Джонатам огляделся вокруг в Живе:
— За нами идут. Вроде всё те же. Но… — он ощутил внимание — не сфокусированное (снова представился луч света на тёмном), а рассеянное. — Теперь они знают о нас.
— Что именно? — отрывисто спросил Джурай.
— Что кто-то есть.
— Неудивительно, мы нашумели на весь лес, кони эти, вопли… Показывай, где твой овраг, — скомандовал вой.
— Зачем?
— Добро перепрятать, — Джурай кивнул куда-то в сторону. Джонатам вгляделся, ничего не увидел, но мыслеощущение звериной смерти уловил. Служке повезло больше, чем его коню. Тот так и остался лежать под хьёрном, парализованный ядом хищного дерева и уже полуоплетённый белесыми корешками. То-то кони так беспокоятся…
Джонатам передёрнул плечами:
— Что, вот так его и оставим?
— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Джурай. — Я его уже добил.
Вообще-то согласно неписаным правилам, которым подчиняются по обе стороны реки Меты, хищное дерево следовало бы сжечь, но сейчас это было бы несколько… неуместно. Жаль, нервная система хьёрна слишком примитивна и не поддаётся 'выжиганию', дерево нельзя убить просто направленной на него отрицательной эмоцией — как, похоже, Джурай поступил с несчастной скотинкой.
Они вытянули 'добро', навьюченное на коня, пожелали хьёрну отравиться и двинули к оврагу.
Алек тревожно посматривал на своих спутников, гадая, когда они свалятся. Сородичи удивили его — ломились вперёд на одном лишь упрямстве и шли быстрее, чем гружённые награбленным лесные братья. Но вот смогут ли драться, когда… если придётся?
Солнце давно спряталось за Лаг-Аргаран. Кровавый мазок четвертушки Луны, — во вполне обычном в это время года цвете Алеку помстилось недоброе предзнаменование, — скверно освещал путь. Люди пыхтели, спотыкались. Он привычно отошёл на полста шагов в сторонку и вслушался, гадая, не послышалось ли ему подозрительные звуки со стороны деревни Проклятых.
Вой вернулся к основному отряду. Люди немного взбодрились, когда тёмная фигура вдруг возникла из ночи, некоторые даже схватились за мечи, по большей части трофейные.
— Привал, — сообщил Алек. У некоторых даже хватило упорства запротестовать — 'дор, мы можем идти!'.
— Никто и не сомневается, — Алек уже оставил свои попытки пресечь своё именование. — Но всем следует отдохнуть. Похоже, мы нагоняем и сейчас слишком близко от них, и…
— Так это же хорошо?!. - вскричал Мих. Алек поглядел на него, и восторженный подросток опустил голову, принялся переминаться с ноги на ногу, изучая лесную траву.
— Конечно, это хорошо, — вздохнул вой, перестав давить сверстника взглядом. — Но вот так очертя голову бросаться в бой не годится.
Мих торопливо кивнул, всем своим видом показывая, что он всё понял, осознал и раскаивается. Молодёжь, вздохнул про себя вой. Потенциал есть, но учить их ещё и учить, школить и натаскивать…
Мих преданно смотрел на 'дора' — не иначе, решил, что замерший столбом вой принимает важное тактическое решение или вовсе делает что-то там волшебное.
— Так что вы остаётесь здесь. А я пойду погляжу, что там происходит.
Мальчишка торопливо кивнул. Алек нашёл взглядом Пегого. Тот почувствовал, вскочил и подошёл.
— Дор?..
— Остаёшься за главного, — сказал Алек. Мужик открыл рот:
— Да, но… — Алек продолжал смотреть на него, и Пегий дёрнул головой. — Да, мой дор.
И дёрнул рукой, явно собираясь отсалютовать, но не знал, как это сделать, и закончил движение, нервно подёргав себя за пегую бороду.
— Пусть все отдыхают. Часовых поставь, и вообще, будьте настороже.
На каждое распоряжение Пегий размеренно кивал.
— Можете поесть, но много пить не разрешай.
— Дык, известное дело, — ухмыльнулся Пегий. — Охотиться каждый ходил. Да и Злой Лес караулить… — он крякнул смущённо и замолчал.
Алек одобрительно улыбнулся, и дядька аж просиял. Вой кивнул, повернулся и растворился в темноте.
— Дор, истинный дор, — пробормотал ему вслед Пегий.
Алек вошёл в сумрак, обнял себя им и с облегчением перевёл дыхание. Постоянно выдерживать чужое внимание, осознавать, что от него постоянно ожидают чего-то вовсе ему не свойственного только потому, что в нём, видите ли,
Тут и более сдержанный человек занервничает.
Может, ну их совсем? Бросить здесь, исчезнуть, раствориться в ночи… Сделать всё в одиночку. Зверь-внутри прав, ему — им двоим, — это вполне под силу.
Алек стиснул зубы и свирепо обругал себя, смешав родные высказывания, характерные выражения воличей и берские словечки. Конечно, зря он вмешал сородичей. Но раз уж начал — изволь играть до конца навязанную тебе роль…
Но куда же всё-таки направляются похитители? Впереди — только деревня Проклятых. Возможно, он недооценил суеверность здешних жителей. Добропорядочные обыватели, законопослушные селяне, может быть, по-прежнему боятся опустевшую деревню. А вот поставившие себя вне закона лесные хищники запросто могли, кичась смелостью друг перед другом, устроить логовище прямо тут.
В таком случае… Алек нехорошо усмехнулся. Что ж, добро пожаловать на
Да и друзья могут направиться прямо туда.
Он побежал, ориентируясь скорее на чутьё, чем на зрение, огибал тёмные массы густого кустарника, перепрыгивал невидимые в темноте стволы деревьев. Подозрительные звуки больше не доносились, но Алек погодил считать их наваждением.
Через несколько минут бега он услышал невнятные голоса и скрип телег, почувствовал резкий дух конского пота и тележного дёгтя.
Надо же, упрямые, не желают тащить награбленное руками, хотя дорога здесь уже не дорога, одно название. Всадник проберётся, но для подвод путь скоро станет непроходимым.
Алек пошёл тише, уже слыша смутный гул голосов. Кажется, спорили. Потом скрип стих, и послышалось несколько распоряжений. Слов не разобрать, но по интонации понятно.
Он едва не напоролся на часового. Того было не видно и не слышно, и Алек учуял его лишь благодаря запаху чеснока. Пришлось остановиться и поуспокоиться — это же надо взвинтить себя до такой степени,