раз наоборот; должности консулов и трибунов упразднили и дали десяти мужам право учреждать законы и все прочее наравне с римским народом. Оказавшись в одиночестве, без консулов, без трибунов, без обращений к народу и без опасения получить от кого-либо острастку, на второй год они перестали считаться с другими под влиянием честолюбивого Аппия. Таким образом, когда говорится, что власть, передаваемая в ходе свободного голосования, никогда не бывает опасна для республиканского строя, речь идет о том, что народ вручает ее только в определенных обстоятельствах и в определенное время; если же он поступает неосторожно, будучи обманут или находясь в неведении по какой-то другой причине, он всегда будет наказан, как римский народ, который наделил властью децемвиров. Все это легко доказать, рассмотрев, чем были хороши диктаторы, и чем были плохи десять мужей, и какие предосторожности принимали республики, считавшиеся хорошо устроенными, когда вручали власть на длительное время, например, спартанцы своим царям или венецианцы своим дожам; в обоих случаях существовал надзор над указанными лицами, чтобы они не смогли злоупотреблять своими полномочиями. Неиспорченность материи не может служить в подобных делах подспорьем, ибо ничем не ограниченная власть очень скоро растлевает массы, находя себе друзей и приспешников. Для самозванца даже не важно, беден ли он или обделен родственными связями; богатства и все прочие блага польются к нему рекой, как будет показано в рассуждении о названных децемвирах.
Глава XXXVI
Не следует гражданам, удостоенным высоких почестей, пренебрегать и менее значительными
Римляне назначили консулами Марка Фабия и Г. Манлия и вместе с ними одержали славную победу в сражении против вейентов и этрусков; при этом погиб Квинт Фабий, брат консула, занимавший этот пост в предыдущем году. Здесь нельзя не отметить, насколько порядки, царившие в этом городе, способствовали его величию, и сколь ошибаются те республики, которые отступают от римских обычаев. Ведь если римляне ценили высоко славу, они не считали постыдным сегодня подчиняться тому, кем вчера командовали, и служить в том войске, где они были начальниками. Такое правило противоречит понятиям и привычкам современных нам граждан; в Венеции даже бытует дурное обыкновение отказываться от низшей должности, если гражданин занимал более высокую, и делается это с разрешения властей. Может быть, так подобает себя вести частным лицам, но для государства это невыгодно. Ведь республика может ожидать большего и иметь больше доверенности к человеку, который с высокой должности переходит на низшую, по сравнению с тем, кто с низшей вступает в высшую. Последнему можно вполне доверять, только окружив его достойными и уважаемыми людьми, которые умеряли бы его недостаточную опытность своими советами и влиянием. Если бы в Риме укоренился тот обычай, что в Венеции и в других современных республиках и царствах, и бывшие консулы не пожелали бы участвовать в войнах иначе, как в консульском звании, это нанесло бы чрезвычайный ущерб гражданской свободе, как из-за ошибок, допускаемых новыми людьми, так и потому, что их честолюбие не знало бы удержу, если бы их не сковывали люди, среди которых они бы стыдились допустить ошибку; и все это повредило бы общественному благу.
Глава XXXVII
Какие смуты породил в Риме аграрный закон и сколько соблазнов подают республике новые установления, нарушающие старинный обычай и наказывающие за прежние проступки
Суждение древних писателей гласит, что зло причиняет людям горечь, а добро набивает оскомину; и оба этих ощущения приводят к одинаковому результату. Ибо если у людей отсутствует повод сражаться по необходимости, они продолжают это делать из честолюбия, сила которого в людских сердцах столь велика, что никогда не покидает их на любой степени возвышения. Причина состоит в том, что люди по своей природе могут желать чего угодно, но не всего могут добиться; желание приобретать всегда превышает их силы, отсюда проистекает и неудовлетворенность тем, что есть, и стремление к большему. Вот чем объясняется переменчивость всех людских судеб; попытки увеличить свое состояние, а также удержать уже приобретенное порождают вражду и войны, а они, в свою очередь, ведут к возвышению одних государств и к упадку других.
Этот разговор клонится к тому, что римский плебс не удовлетворился учреждением трибуната, к которому он был вынужден необходимостью оградить себя от притязаний нобилей; добившись своего, плебеи продолжили борьбу из честолюбия и захотели разделить со знатью ее почести и имения, как вещи, наиболее ценимые людьми. Этот недуг породил споры об аграрном законе, который в конце концов и стал причиной распада республики. А поскольку в правильно устроенных республиках предусматривается, что их казна должна быть богатой, а отдельные граждане бедными, Римское государство было обречено на неприятности из-за этого закона, потому что либо он сам был задуман так неудачно, что нуждался чуть ли не в каждодневной переделке, либо он был принят слишком поздно, так что новый передел земли вызвал смуты, либо этот закон сначала был задуман хорошо, но потом был извращен дурным применением; как бы там ни было, всякое обсуждение аграрного закона в Риме переворачивало город вверх дном.
В аграрном законе было два основных пункта. В одном говорилось, что никто из граждан не может обладать количеством земли, превышающим определенное число югеров; в другом – что отнятые у врага поля должны быть распределены среди римского народа. Тем самым закон ущемлял двояким образом нобилей: во-первых, владельцы больших, чем было им предусмотрено, участков (а к таковым относилась вся знать) согласно его решению должны были их лишиться; во-вторых, поскольку имущество противника делилось между плебеями, нобили теряли возможность обогащения. Закон задевал влиятельных людей, и, выступая против него, они, как им казалось, защищали общественное благо; поэтому, как уже говорилось, как только речь заходила о законе, город начинало лихорадить. Нобили осторожно и умело задерживали его проведение в жизнь, то выдвигая войска, то противопоставляя опирающемуся на этот закон трибуну другого трибуна, то идя на частичные уступки, то основывая колонию на подлежащих распределению землях. Так произошло с округой Анциума, по поводу которой возникли разногласия, связанные с применением аграрного закона; там была учреждена римская колония, получившая названную округу. При этом Тит Ливий использует любопытное выражение, говоря, что в Риме было трудно найти желающих записаться в эту колонию, потому что плебс предпочитал скорее ожидать наделов в Риме, чем обладать ими в Анциуме. Такие страсти кипели вокруг аграрного закона некоторое время, пока римляне не стали ходить своими походами на границы Италии и даже за ее пределы; тут стало казаться, что буря улеглась. Дело в том, что поля, принадлежавшие врагам Рима, перестали мозолить глаза плебеям, находясь в отдалении и будучи труднодоступными для обработки, так что желание владеть ими убавилось; кроме того, римляне теперь редко наказывали своих противников подобным образом, а если они и лишали какой-то город его земель, то основывали там колонии. В силу указанных причин до Гракхов аграрный закон пребывал как бы в состоянии спячки; но они пробудили его, и он совершенно подорвал римскую свободу, ибо силы его противников удвоились и борьба между плебсом и Сенатом приняла такой оборот, что дело дошло до вооруженных и кровавых столкновений, недопустимых в гражданском обществе. Должностные лица не могли ничего поделать, и поэтому каждая из сторон утратила всякую надежду на них, так что обе партии прибегли к частным средствам и избрали собственных глав для своей защиты. Первым среди этих раздоров и распрей подал пример плебс, который связал свою судьбу с Марием и четырежды способствовал его избранию консулом; его пребывание в должности тянулось почти без перерыва и так долго, что сам Марий добился своего избрания консулом еще на три года. Против подобной угрозы у знати не оставалось другого выхода, как обратиться к помощи Суллы, и, когда он стал главой партии нобилей, начались гражданские войны; после продолжавшейся с переменным успехом кровопролитной борьбы верх одержала знать. С новой силой раздоры вспыхнули во времена Цезаря и Помпея; Цезарь стал во главе партии Мария, а Помпей – Суллы; в ходе столкновений победа была на стороне Цезаря, который стал первым римским тираном, и после этого со свободой Рима было покончено навсегда.
Таковы были истоки и последствия аграрного закона. И хотя мы показали выше, что вражда между Сенатом и плебсом сохранила римскую свободу, ибо из нее родились законы в пользу вольности, а судьба аграрного закона как будто бы противоречит такому выводу, я вовсе не отказываюсь от своего мнения, потому что честолюбие грандов (если городские порядки не предусматривают разные способы его подавления) быстро приводит республику к краху. Так что если распри вокруг аграрного закона довели Рим до рабского состояния за триста лет, он оказался бы под игом гораздо быстрее, когда бы плебс с помощью этого закона и других своих притязаний не сдерживал властолюбия нобилей. На этом примере хорошо видно также, насколько больше люди дорожат имуществом, чем почестями. Римская знать всегда без особых смут уступала плебеям должности и звания, но когда дело дошло до ее состояния, она стала защищать его с таким ожесточением, что плебс прибег к крайним мерам, описанным выше, чтобы удовлетворить свои аппетиты. Зачинщиками этих беспорядков были Гракхи, намерение которых заслуживает большей похвалы, чем их благоразумие. Ведь нельзя назвать хорошо продуманной попытку устранить какой-то выявившийся в республике недостаток, учредив для этого
