мужей, идущих вразрез с тиранией, которую он намеревался установить в Риме.
После многих споров и прений между народом и знатью по поводу принятия для Рима новых законов, расширяющих гражданские вольности, было решено послать Спурия Постумия и еще двух римлян в Афины, чтобы они изучили там законы, составленные Солоном для этого города, и использовали их в качестве примера для римских. По возвращении посланцев для рассмотрения и утверждения названных законов была назначена комиссия: десять граждан, избранные на один год, среди которых находился и Аппий Клавдий, человек дотошный и беспокойный. Чтобы обеспечить независимость их законотворчества, в Риме были упразднены все прочие должности, в том числе трибунов и консулов, так что децемвиры сделались полновластными хозяевами Рима. Аппий сосредоточил в своих руках всю власть сотоварищей благодаря поддержке со стороны плебса: он выказывал такую привязанность ко всему народному, что казалось удивительным, как ему удалось так быстро изменить свой характер и свои вкусы, ведь до этого его считали жестоким гонителем плебеев.
Названные Десять мужей вели себя весьма достойно и имели не больше двенадцати ликторов, выступавших впереди избранного ими предводителя. И хотя децемвиры располагали всей полнотой власти, но когда нужно было наказать римского гражданина за убийство, они вызвали его в народное собрание и там предложили судить. Законы были написаны на десяти табличках и перед утверждением выставлены на всеобщее обозрение, чтобы каждый мог прочитать и высказать свое мнение о них, так что если бы были обнаружены какие-то недостатки, их можно было бы исправить до утверждения. Аппий между тем пустил по городу слух, что для полного совершенствования этих табличек к ним нужно прибавить еще две, и это дало народу повод избрать децемвиров еще на один год; народ пошел на это с охотой, чтобы подольше обходиться без консулов, и не беспокоился об отсутствии трибунов, ибо, как было сказано выше, сам выступал в роли судьи. Итак, было решено переизбрать Десять мужей, и все нобили стали добиваться этого звания, в числе первых Аппий; при этом он проявил такое участие к плебеям, что стал вызывать подозрения у своих сотоварищей: «Credebant enim haud gratuitam in tanta superbia comitatem fore» [15] . Но выступить против него в открытую они опасались и решили прибегнуть к такой уловке: хотя он был младшим из всех, ему доверили предложить народу кандидатуры будущих децемвиров, полагая, что он, как было принято у всех, не станет называть собственное имя, ибо в Риме это выглядело неслыханным позором. «Ille vero impedimentum pro occasione arripuit» [16] и назвал себя в числе первых, к изумлению и неудовольствию всех нобилей; затем он назначил девять остальных по своему усмотрению. Этот выбор, простиравшийся еще на один год, пролил свет перед народом и знатью на допущенную ими ошибку, потому что тотчас же «Appius finem fecit ferendae alienae personae» [17] ; он проявил свою врожденную гордыню и за несколько дней укоренил подобные же нравы в своих товарищах, а для устрашения народа и Сената вместо двенадцати ликторов было собрано сто двадцать. Несколько дней все пребывали в равном страхе; но затем децемвиры стали заигрывать с Сенатом и притеснять плебс, и если плебей, обиженный одним из членов комиссии, взывал к другому, то ему только увеличивали наказание. Тогда уже плебеи, удостоверившись в своей ошибке, от огорчения стали присматриваться к нобилям, «et inde libertatis captare auram, unde servitutem timendo, in eum statum rempublicam adduxerunt» [18] . А знати только на руку были огорчения плебеев, «ut ipsi, taedio praesentium, Consules desiderarent» [19] . Приближались последние дни года: две таблички с законами были составлены, но не опубликованы. Это дало повод Десяти остаться в должности, они пытались удержаться у власти с помощью насилия и стали вербовать себе подручных среди знатной молодежи, которой передавали имущество осужденных ими. «Quibus donis juventus corrumpebatur, et malebat licentiam suam quam omnium libertatem» [20] . В это время сабины и вольски объявили римлянам войну; это событие показало децемвирам слабость их положения, потому что без помощи Сената они не могли подготовиться к войне, а собрав Сенат, рисковали лишиться власти. Необходимость, впрочем, вынудила их избрать последнее; и когда сенаторы собрались, многие из них, особенно Валерий и Гораций, высказывались против диктата Десяти, власти которых пришел бы конец, если бы Сенат в пику плебеям не проявил своей строптивости в надежде, что, когда децемвиры добровольно сложат свои полномочия, дело обойдется без переизбрания народных трибунов. Итак, была объявлена война и снаряжены два войска, возглавляемые некоторыми из децемвиров; Аппий остался управлять городом. В это время он влюбился в Виргинию и желал овладеть ею силой, но отец девушки, Виргиний, спасая ее честь, лишил дочь жизни, после чего в Риме и в войсках начались беспорядки. Оставшиеся плебеи вместе с солдатами отправились на Священную гору и пребывали там до тех пор, пока децемвиры не подали в отставку; вместо них были назначены трибуны и консулы, и Рим вернулся к своей прежней вольности.
Вся эта история показывает, что вышеописанная попытка восстановить в Риме тиранию была вызвана к жизни теми же причинами, которые рождают тиранов и в других городах, а именно неумеренными стремлениями народа к свободе, а знати – к власти. И если им не удается принять совместный закон о защите свободы, а вместо этого каждая из партий ищет себе вождя, то возникновение тирании неизбежно. В Риме и народ, и знать пришли к соглашению о создании комиссии Десяти, да еще с такими полномочиями, только потому, что одна из партий желала упразднить должность консулов, а другая – трибунов. Потом плебеи уверились в том, что Аппий перешел на их сторону и притесняет нобилей, почему народ стал поддерживать его. А когда народ допускает подобную ошибку, то есть наделяет кого-либо полновластием для сокрушения своих противников, этот человек, если он достаточно умен, всегда становится тираном города. Располагая поддержкой народа, он позаботится о сокрушении знати и, пока не расправится с ней, не станет предпринимать ничего против народа, но за это время последний окажется у него в рабстве, как в западне. Такого образа действий придерживались все основатели тираний в республиках. Если бы так поступил и Аппий, то его тирания была бы более жизнеспособной и не прервалась бы так скоро, но он сделал все наоборот, и нельзя представить себе ничего более неблагоразумного, чем его поступки; для укрепления своей власти он поссорился с теми, от кого получил ее и кто мог ее защищать, будучи не в ладах с теми, кто не собирался вручать ему власть и не мог защитить ее; настоящих друзей он утратил, но стал заигрывать с теми, кто мог питать к нему только вражду. Ведь хотя нобили склонны к тираническому режиму, та их часть, которая не получает от него выгод, всегда враждебна тирану, и ее невозможно привлечь на свою сторону полностью ввиду присущих ей честолюбия и алчности, ибо у тирана не хватит богатства и почестей, чтобы удовлетворить всех. Так что Аппий, покинув народ и соединившись с нобилями, допустил явный промах как по вышеуказанной причине, так и потому, что желающий удержать что-либо силой, принуждая, не должен быть слабее принуждаемого.
Отсюда следует, что тираны, опирающиеся на массы и выступающие против грандов, находятся в большей безопасности, потому что могут принуждать с большей силой, чем те, кто враждебен народу и дружит со знатью. В первом случае достаточно им иметь внутреннюю опору, которая была у Набида, тирана Спарты, когда против него выступили вся Греция и римский народ; обезопасив себя от кучки нобилей, Набид защитился с помощью народа, который был на его стороне, в противоположном случае он проиграл бы. Ведь если внутри государства у тебя мало друзей, внутренних сил уже недостаточно и следует искать поддержки извне. Здесь возможны три пути: первый – пригласить чужеземных наемников, чтобы они охраняли твою жизнь; второй – вооружить окрестных жителей, чтобы они заменили собой плебеев; третий – вступить в союз с могущественными соседями, которые могли бы тебя защитить. Кто станет придерживаться этих способов и сумеет их применить, тот имеет шансы на спасение, хотя бы народ и противостоял ему. Но Аппий не мог привлечь к себе жителей округи, потому что она составляла с Римом единое целое; те возможности, что у него были, он не сумел использовать и с самого начала был обречен на неудачу.
Сенат и народ при учреждении комиссии Десяти допустили грубейшие ошибки, не говоря уже о том, что хотя угрозу свободному строю представляют те должностные лица, которые назначаются друг другом, а не народом, как было сказано выше по поводу диктатуры, народ все-таки должен, учреждая должности, как-то ограничить возможность преступных поползновений со стороны их занимающих. Римляне же, вместо того чтобы строже следить за добронравием, вовсе устранили его блюстителей, они оставили в Риме только один орган власти и упразднили все остальные из-за чрезмерного (как мы отмечали выше) желания Сената отделаться от трибунов, а плебса – от консулов; ослепленные, они сошлись в своих заблуждениях. Люди, как говорил король Фердинанд, часто уподобляются мелким хищным птицам; природа вкладывает в них столь сильное стремление к преследованию жертвы, что они не замечают нависшего над ними более крупного хищника. Все это рассуждение, как я и обещал вначале, показывает ошибки как римского народа, который пытался защитить свою свободу, так и Аппия, покушавшегося установить тиранию.
Глава XLI
Переходить от смирения к гордыне и от милосердия к жестокости без должной постепенности неразумно и вредно
Кроме других просчетов, допущенных Аппием при утверждении тирании, немаловажную
