но сгоряча не почувствовала, как ледяная влага заливается в короткие голенища сапожек. Женщина побежала в обратную сторону, к поселку, видневшемуся вдали на опушке леса. Она очень боялась услышать шум разворачивающейся машины, но таксист то ли остыл, то ли побоялся застрять, маневрируя на неудобной узкой дороге, с двух сторон стиснутой залежами бурелома. Машина поехала дальше.
Женщина обернулась, провожая взглядом алые габаритные огни, тлеющие в млечных рассветных сумерках. Ее душили гнев и чувство, похожее на стыд. «Я испугалась. Испугалась грубого недалекого парня, который наивно думал сдать преступницу в полицию, чтобы местных, невинных жителей оставили в покое. Я испугалась, потому что мне нечего сказать в свое оправдание, когда следователь снова начнет задавать вопросы. И еще потому, что подвеска до сих пор при мне!»
Она стояла на дороге, не решаясь двинуться ни в одну сторону, ни в другую. Если бы Александра отправилась в город пешком, через час она оказалась бы на автобусной остановке. Возвращаться в поселок было совершенно незачем. И все же она стояла неподвижно, ощущая растущее притяжение дома, о котором с таким суеверным страхом говорил таксист. Дома у последнего фонаря.
«Толпа, в сущности, не изменилась за минувшие века, — рассуждала про себя женщина, с каким-то отстраненным удивлением наблюдая за тем, как ее ноги двинулись в сторону поселка. Смотреть под ноги приходилось, чтобы не споткнуться в очередной выбоине и не зачерпнуть новую порцию воды из лужи. — Та же толпа ревела от удовольствия и страха, когда сжигали Жанну Д’Арк и Жака де Моле. Так же шептались впотьмах о талисманах и эликсирах бессмертия, о ведьмаках и вурдалаках, так же ни черта не понимали во всем этом и рады были донести властям на подозрительного чужака. И хотя этот таксист знает законы механики лучше самого просвещенного средневекового ученого, в голове у парня все та же вековая мгла. Потому что не набор знаний поднимает человека над толпой. Лишь свобода мышления… Свобода, которая во все времена кажется крамолой!»
Медленно, едва заметно приближался поселок. Вдалеке, на востоке, скрытом безлиственным черным лесом, постепенно светлело, край неба побледнел до прозрачности. Где-то близко каркали проснувшиеся вороны. На женщину вдруг снизошел покой. Она вновь совершала странный поступок — шла в необитаемый поселок, вместо того чтобы вернуться в город. Но на душе у нее было легко. Ее не покидало сознание собственной правоты.
Вот и длинная улица, уже знакомая ей так, словно она сама тут когда-то жила. А вот — проулок, засыпанный мокрым гравием. Знакомое ощущение острых камешков под тонкой подошвой. Калитка, сваренная из железных прутьев. Дорожка, ведущая к крыльцу.
«А сигареты я забыла купить», — вспомнила женщина, войдя во двор и остановившись. Мысль была будто чужая, на самом деле ей вовсе не хотелось курить. Александра наблюдала за тем, как ссорятся вороны, прыгающие по плоской крыше сарая на углу участка. Птицы наскакивали друг на друга, растопырив крылья, хрипло ругались и вдруг все разом слетались в одно место, ожесточенно расклевывая нечто невидимое с земли.
«И в тот день, когда нашли Лыгина, ворона что-то там клевала…» Александра смотрела на сборище взбудораженных птиц, пытаясь понять, какие ассоциации они у нее вызывают. «Почему вообще вороны слетаются сюда? Что они там клюют?»
Ответ на ее вопрос был получен тотчас. Одна из птиц с жутковатым клекотом рванула клювом лакомство, привлекавшее ее товарок, и, взлетев с куском, опустилась на землю, неподалеку от Александры. В клюве она держала наперевес внушительное куриное крылышко.
Обыкновенное крыло от упитанной, ощипанной курицы, продающейся в любом магазине.
«Откуда там курица?» — спросила себя Александра, следя за тем, как чрезвычайно довольная ворона скачет по двору, выбирая местечко, где можно спокойно расправиться с добычей. На крыше сарая продолжалась бурная дележка. Вот еще одна птица вырвала свою долю и поскакала по краю крыши с клочком белого мяса, свисающим из клюва.
Александра давно уже отметила взглядом лестницу, лежавшую боком на земле, под кровельным скатом сарая. Серая деревянная лестница на вид давно сгнила, но женщина все же решилась поднять ее, приставить к стене и взобраться на несколько первых ступенек.
Вороны даже не подумали улетать, когда над краем крыши показалась голова Александры. Они делали вид, что ничего особенного не происходит, но их экспрессивная перебранка моментально стала натянутой. Птицы внимательно следили за каждым движением женщины. «Так и есть! — Александра рассматривала исклеванную до костей тушку курицы. — Здоровенная какая! И судя по всему, свежая. Кому это понадобилось прикармливать ворон?! Прикармливать ворон…»
Она вдруг ощутила, как ладони увлажнились. По спине проползла тоненькая змейка пота. Утро было холодным, но женщина покрылась испариной. Стараясь не обломить трухлявые ступеньки, Александра осторожно спустилась на землю. Ее мысли шли как-то странно, в нескольких направлениях сразу, летели врозь, словно несколько одновременно пущенных стрел.
«Лиза говорила, что ее отцу требовались птицы для занятий. Иногда он покупал их на Птичьем рынке, иногда платил дворнику, чтобы тот поймал ему голубя или ворону. Но никогда Лыгин не приманивал и не ловил птиц сам!»
«Стая ворон уничтожит такую курицу за пару часов. Кое-где на тушке осталось мясо. Но это ненадолго. Они ее на моих глазах до сухожилий расклевали. Курицу положили недавно!»
«В день, когда нашли Лыгина, тут тоже была приманка для ворон. Наверное, остатки. Иначе здесь была бы вся стая. А тогда прилетела одна ворона. Накануне вечером Лиза нашла в доме убитую ворону. Птица явно попалась на приманку».
«Но Лыгин никогда не приманивал птиц!»
«ПТИЦУ ПРИМАНИЛ НЕ ЛЫГИН».
«Он погиб поздно вечером двадцать третьего или ночью двадцать четвертого. Лиза нашла мертвую ворону вечером того же дня. Другая ворона все еще клевала приманку, когда мы двадцать пятого, за полдень, нашли мертвого Лыгина. Курицу явно положили на крышу сарая ПОСЛЕ его смерти. Иначе от тушки даже запаха бы не осталось. Приманить птиц ради ритуала… Он этого никогда не делал…»
«А зачем положили новую курицу сейчас? И КТО положил?!»
Внезапно Александра обратила внимание на то, как странно скачет по земле ворона, только что расправившаяся с крылышком. Она растопырила крылья, выгнула шею так, будто ее тошнило, все перья встали дыбом. Птица попыталась взлететь и тут же рухнула с отчаянным клекотом.
Другие вороны продолжали пировать, не обращая внимания на подругу, уже не скачущую, а ползущую по рыжей мокрой траве. Ворона двигалась прямо на Александру, явно перестав замечать что- либо у себя под носом. Женщина посторонилась, в страхе наблюдая за тем, как ворона упорно пытается подняться на ноги, отказавшиеся ее держать.
«В этой курице яд, — вдруг поняла Александра, глядя, как корчится в луже несчастная птица. — Всей стае конец. Или был отравлен только один кусок?»
Но вот и вторая птица рухнула с крыши сарая, не сумев взлететь, и завертелась волчком, обезумев от боли и страха, с взъерошенными перьями.
«Про ворону, которую Лиза нашла у отца в мансарде, девушка сказала: “Будто в когтях у кошки побывала!” — вспомнила Александра. — Эти две выглядят так же… Только когти, терзающие их, невидимы и оттого еще более ужасны… Этим утром птиц снова приманивают и убивают, чтобы принести в жертву…»
«Ворон отравляют для ритуала?.. Нет, ритуал требовал, чтобы птицу убил сам алхимик! Значит, ритуал кем-то грубо имитируется!»
Третья и четвертая птицы слетели с крыши сарая в соседний двор. Александра слышала их вопли, но не двинулась с места, чтобы взглянуть через забор. С нее было довольно зрелища конвульсий. Мысли неслись бешеным потоком.
«Лыгин не приносил в жертву ворону. Он не мог приносить жертвы ПОСЛЕ своей смерти, что бы там ни говорили об эликсире бессмертия. Чьи-то руки отравили приманку, положили ее на крышу сарая, после отнесли мертвую ворону в кабинет и бросили под стол. Несколько перьев и кровь оставили на листах пергамента. То, что нашла Лиза, выглядело как жертва, которую принес Бафомету ее отец, но это не было настоящей жертвой. После Лиза нашла мертвого отца, с ножом в горле. Но и это была фальшивка. Лыгин умер, упав с лестницы и получив тяжелейшую травму. Нож в горле уже ничего не решал и не менял.
