заговорить лишь прислуга, не слишком высоко ставящая излишне добрую госпожу. — Вы опоздаете!
— Ах, правда! — встрепенулась девушка и побежала к ожидавшей ее карете, забыв гребень и прочие сокровища в руках офицера.
Молодой человек не успел ее окликнуть, карета уже тронулась. Он приметил, что выезд принадлежит губернатору, стало быть, Наталья Федоровна не кто иная, как одна из трех дочерей графа.
— Семен, сбегай-ка в модную лавку, купи шкатулку побогаче и положи это туда! — приказал он денщику и передал солдату вещи очаровательной незнакомки.
Удалой парень Федька по прозвищу Каменный Лоб, часто побеждавший в конкурсах графа, и на этот раз не оплошал, однако после его пришлось долго приводить в чувство. Он прямо-таки впечатался с разбега в мраморную полку камина. При этом раздался жуткий характерный звук, похожий на треск спелого арбуза, и граф решил, что Федькин череп раскололся пополам. В довершение эффекта удалец поскользнулся и влетел ногами в самое сердце полыхающего очага. Но даже бесчувственный, недвижимый и уже загоревшийся, он мертвой хваткой стискивал зубами «лисий хвост», так что мог считаться безусловным победителем. Парня выволокли из камина и сначала потушили ему ноги, поливая их водой из ковша. Оставшуюся воду выплеснули Федьке на голову. Зубы парню не смогли разжать даже ножом, и шапка Емельки Пугачева промокла насквозь, отчего стала похожа, как скорбно заметил старый казак, «на дохлую кошчонку». Наконец Каменный Лоб открыл глаза и, выплюнув «лисий хвост», громко выругался, а затем расхохотался. Граф не обманул и велел выдать тезке обещанные два целковых и штоф водки. Однако тем дело не кончилось, потому что не все слуги приняли участие в забаве, а господин не желал никого обделять.
— Положи шапку обратно! — приказал он Гордею. — Пускай подсохнет!
Старик с неохотой выполнил приказ и, спрятавшись в укромном уголке, в сердцах отвернулся, чтобы не видеть окончательной погибели своей драгоценной реликвии.
— Следующий, пшел! — скомандовал Федор Васильевич, но к своему удивлению увидел в распахнувшихся дверях вместо мужика какого-то незнакомого офицера. Это постороннее вмешательство возмутило графа до крайней степени, и он, не разглядев еще даже погон вошедшего, вскочил с кресла и закричал:
— Какого черта?! Как вы посмели явиться без доклада?!
Тот же, сделав шаг вперед и учтиво поклонившись губернатору, представился:
— Генерал-майор Бенкендорф, по приказу Его Императорского Величества…
У графа вспотели ладони. Он медленно опустился в кресло, думая почему-то в рифму: «Вот и попался, голубчик! А ну, полезай-ка в супчик!»
Елена не ошиблась в своих предположениях. Дом, где располагалась мастерская художника, стоял на прежнем месте, не задетый пожаром. О том, что здесь побывали оккупанты, можно было догадаться лишь по исчезновению всего внутреннего убранства. Хозяину на разживу остались лишь голые стены да кое- какая сломанная мебель, не прельстившая мародеров.
— Ба! Кто ко мне пожаловал! Никак мадемуазель дю Валь д’Онье! — Вехов встретил ее с распростертыми объятьями, поднявшись из-за пузатого медного самовара. Чай он пил вместе со своей престарелой сморщенной служанкой, по совместительству экономкой и моделью. Других слуг у Вехова не водилось. Дом его всегда казался неприбранным и запущенным, но это не тревожило «дитя Богемы», как он сам себя любил называть. Ему было тридцать с хвостиком, но славу художник имел громкую, будто заслуженный классик. Именно Вехов написал портрет Елены с ирисами, который лежал теперь в ящике бюро графа Евгения в черной рамке.
— Я к вам, Павел Порфирьевич, по делу, — начала юная графиня и запнулась, не зная, как продолжать. Ее смущало присутствие старой служанки, высунувшей из-за самовара желтое лицо, похожее на сплюснутую сушеную грушу. Однако художник так приветливо улыбнулся, что девушка перевела дух и слегка успокоилась. Вехов был весьма привлекательным мужчиной, его внешность носила в себе нечто романтически-итальянское, что действовало самым магнетическим образом на позировавших ему дам и обучавшихся живописи девиц. Мягкое выражение огненных черных глаз, шелковистые каштановые кудри, падавшие на воротник бархатной блузы, свободная, пленительно простая манера обращения — все это заставляло трепетать сердца ценительниц искусства. Однако Елена никогда не была в него влюблена, возможно, оттого, что само слово «любовь» давно уже употребляла только рядом с именем «Евгений». Вехов же относился к хорошенькой юной аристократке со снисходительной дружеской нежностью, считая ее забавным и наивным ребенком, к которому нельзя обращаться всерьез. Вот и сегодня он по обыкновению взял бывшую ученицу под локоток и, подведя к столу, сказал ласково и просто:
— Да полноте вам церемониться, Аленушка! Выпейте со мной чаю, после о делах поговорим!
Старая служанка в тот же миг поднялась и удалилась в другую комнату. Она бы никогда не решилась остаться за одним столом с графиней. Сидеть рядом с художником — дело иное. Вехов вышел из простых, дворянство его отцу, золотых дел мастеру, пожаловал император Павел за тонко сработанную шкатулку, поднесенную на День ангела фрейлине Нелидовой. Многоопытная старуха тонко чувствовала разницу между столбовой дворянкой и дворянином во втором поколении и оттого оказывала шестнадцатилетней девушке больше почтения, чем своему прославленному господину.
— Спасибо, Павел Порфирьевич, но чаю мне не хочется, я к вам за советом… — начала было Елена. Художник не дал ей договорить.
— Знаю, милая, не утруждайтесь рассказом, — произнес он сочувственно. — О вчерашнем вечере у Белозерского вся Москва трезвонит. Мне сегодня с утра это как первую новость преподнесли.
— И вы поверили, что там была я, а не самозванка? — взволнованно спросила Елена.
— Конечно, кому же и быть, как не вам! — замахал он руками. — И все прекрасно знают, что дядюшка вас ограбил, но никто слова сказать не смеет, потому что у князя деньги, а значит, сила…
— Но ведь это мои деньги!
— Бывшие ваши деньги, Аленушка, — участливо вздохнув, поправил ее Вехов, — в данный момент они у него, а не у вас. И пока деньги будут у него, вы ничего не сможете сделать.
— Но где же справедливость? — закричала графиня. — А закон?!
— Справедливость и закон всегда на стороне того, у кого деньги и связи. — Художник заговорил с нею тоном ментора, объясняющего ребенку прописные истины. Внезапно понизив голос и оглянувшись, хотя в комнате не было никого, кроме них двоих, добавил: — Не связывайтесь с этим человеком! Я вашего дядюшку знаю давно и не хотел бы возобновить это знакомство. Когда-то я писал портрет его супруги с детьми… Мне известно, что он за чудовище… — И тут же, тряхнув головой, словно отгоняя некое навязчивое видение, с деланой улыбкой воскликнул: — А что же чаю-то?!
— Павел Порфирьевич, — решилась Елена, — вот вы сказали, нужны деньги и связи. Я хорошо это понимаю, поэтому и пришла к вам…
— Откуда же у меня деньги? — вздохнул тот. — Все, что получаю, тут же трачу на всякий вздор! А что касаемо связей, так у любой камеристки или старшего лакея их больше, чем у меня.
— Вы не поняли, я не прошу у вас денег. Мне необходимо встретиться с Софи Ростопчиной.
Вехов кивнул с неприязненной усмешкой:
— Понимаю. Хотите кинуться в ножки Его Превосходительству господину губернатору. Только ведь он и сам на волоске висит. Не ровен час — полетит со своего места вверх тормашками!
— В моем отчаянном положении некогда думать о политике. Нужно действовать! — взорвалась Елена.
— Что ж, я вам помогу! — Увидев ее решимость, художник сдался: — У Софи сегодня нет урока, но я напишу ей записку. Надеюсь, она откликнется!
Он уселся за рабочий стол, заваленный бумагами, карандашами и баночками с красками, и схватил перо.
— Я не ошиблась в вас! — воскликнула Елена, переводя дух. Ее план спасения начинал понемногу осуществляться…
В Софье Ростопчиной юная графиня тоже не ошиблась. Примерно через час та прибыла, причем
