голосом:
— Я уничтожу все это, уничтожу! Так и передай своему отцу!
— Гвидо, Ансельмо, отведите господина доктора в его комнату! — повысив голос, приказала девушка по-итальянски и по-французски. — Ему нужен отдых. Марселина, уберите здесь! Венсенн, срочно найдите мастера, буфет надо починить сегодня же. Вы все должны забыть о том, что сейчас видели, и никогда этого не обсуждать!
Бутылки с ядами она собственноручно заперла в нижнем отделении буфета.
Глеб не вышел из своей комнаты ни к обеду, ни к ужину. Он лежал на кровати в одежде и в обуви, рядом на ковре стоял докторский саквояж. У юноши был вид человека, прилегшего отдохнуть на минуту, готового сорваться по первому зову. Но кто его мог позвать и куда? Он думал о графе, которого полжизни принимал за благодетеля и почитал больше, чем родного отца. Обольянинов, оказывается, с самого начала готовил его для роли шпиона, вора и убийцы. «Завтра же сбегу!» — обещал себе Глеб, понимая, что бежать некуда. Не к отцу же, в самом деле, в Москву? Не в бродячий же цирк бессарабского еврея Цейца? Больше он никого на свете не знал.
В десятом часу в дверь постучали, но Глеб не откликнулся. Уже заметно стемнело, и он решил, что это кто-то из слуг пришел зажечь свечи. После повторного стука дверь открылась и в комнату вошла Каталина. Она действительно несла в руке подсвечник с тремя горящими свечами. За ней следовала служанка с подносом, на котором стоял чайный прибор и вазочка с печеньем. Когда был сервирован маленький столик возле кровати, девушка кивком головы отпустила служанку.
— Попей со мной чаю, — тихо попросила Каталина, присаживаясь к столику. Ее голос звучал нежно и почти виновато, и Глеб не смог ей отказать. Он поднялся и сел напротив девушки.
Первые глотки Глеб делал через силу, но чай разбудил в нем голод, ведь молодой человек постился с самого утра. Он набросился на печенье, а Каталина поспешила долить в его чашку сливок.
— Прости меня за дикую выходку, — наконец нарушил молчание Глеб.
— Должна признаться, ты оказался куда лучше, чем я думала всегда, — заметила она.
— Ты тоже. — Глеб протянул ей опустевшую чашку. — Я ем, как животное.
— Все мужчины так едят. — Каталина улыбнулась с искушенностью, которая его немного опечалила.
Последовала недолгая пауза, во время которой Глеб расправился с остатками угощения. Девушка с легкой иронией поаплодировала ему:
— Теперь я буду знать, на что ты способен! Хочешь, позвоню, велю принести еще чего-нибудь?
— Не стоит, давай лучше поболтаем! — предложил он. — У меня такое чувство, будто мы с тобой только что познакомились! Даже не верится, что в детстве я ревновал тебя к твоему отцу!
— А меня злило, что ты совсем не похож на своего красивого и милого братишку Бориса! Маленькой девочкой я была в него влюблена.
— А я это сразу угадал тогда и еще больше взбесился. Гром и молния! Все дамы должны быть влюблены в меня, и только в меня! — Он театрально ударил себя кулаком в грудь, и оба рассмеялись.
— О, если бы ты мог видеть себя со стороны! Каким ты был напыщенным индюком! Индюком в лаборатории… — окончательно оживившись, щебетала Каталина.
— А ты была такой крикливой, слезливой, неуклюжей девчонкой, которая не знала, куда девать свои руки… — Глеб вдруг осекся, взглянул на закрытую дверь и проговорил шепотом: — Послушай, я хочу сбежать отсюда сегодня ночью. Бежим вместе! У меня еще осталось немного денег из парижских заработков. На первое время хватит… С моим ремеслом мы не пропадем! Я могу лечить, преподавать естественные науки, языки… Где угодно, хоть в Америке!
Каталина качнула головой и ответила тоже шепотом:
— Невозможно, мы с тобой в ловушке. Отсюда не сбежать. Слуги, нанятые отцом, бывшие колодники, обязаны ему всем и следят за каждым нашим шагом. Дворецкий Венсенн — профессиональный шпион. Его не обведешь вокруг пальца. Это он привез мне письмо от отца и передал на словах, что, если мы вздумаем бежать, нас немедленно убьют…
— Как это возможно?! — подавленно пробормотал Глеб. — Отец прикажет убить родную дочь?
В этот миг юноша забыл, что сам когда-то едва не стал жертвой своего отца. Тот не произносил угроз вслух, зато планомерно и бессердечно травил ребенка ядом.
— Ифигению, партию которой я исполняю, ее отец, царь Агамемнон, убил своими руками, — напомнила Каталина. — Принес в жертву богам, чтобы корабли отчалили от берега. Богам моего отца тоже нужны кровавые жертвы. Ему не доверяют при дворе Карла X, ведь он служил Бонапарту. Поэтому и поручили сделать невозможное… А он и рад стараться.
— То есть ты полагаешь, что выкрасть документы из сейфа и убить чиновника невозможно?
— Если бы такое было возможно, это давно бы сделали. То, что на подобное задание посылают таких дилетантов, как мы с тобой, говорит о том, что это дело пропащее. Нас ждет крепость, каменные мешки без света, воздуха, без надежды. Политические преступники, посягнувшие на особу такого ранга, как наш чиновник, находятся там пожизненно, но, к счастью для них, живут недолго…
— Прекрасная перспектива, — горько усмехнулся доктор. — А этот чиновник действительно такой влиятельный?
— Это правая рука императора Николая — его превосходительство господин Бенкендорф…
Глеб онемел от удивления. Он был далек от политики, однако знал, что император Николай подавил декабрьское восстание дворян и сел на русский престол не без помощи этого человека.
Они проговорили до рассвета, часто переходя на шепот, то и дело проверяя, не подслушивает ли их прислуга. Общая беда сблизила молодых людей больше, чем сблизила бы любовь. Красавица Каталина напоминала Глебу портрет герцогини Альбы кисти Гойи, гравюру с которого он видел в Париже в лавке букиниста. И все же эта совершенная, манящая красота не будила в нем чувственности, она внушала юноше только жалость, потому что была обречена на позор и гибель. Ту же жалость он видел в бархатном взгляде Каталины, и за ночь этот бархат не раз увлажнялся слезами. Так могла бы смотреть на него любящая сестра, которой у него никогда не было… Граф и думать не мог о подобном сближении молодых людей, которых он связал воедино своим планом отчасти из расчета, отчасти из присущего ему изуверства. Глеб и Каталина должны были стать друг для друга пыткой. Но они пытались обрести друг в друге поддержку.
К утру заговорщики выработали план действий, который должен был держаться в строжайшем секрете не только от графа, но и от всех обитателей дома на Каменном острове. Однако в их замыслы внезапно вмешалось само провидение. Буквально за день до премьеры «Ифигении», на которой должен был присутствовать сам император, Каталина получила по почте визитную карточку некоего статского советника Савельева и короткую записку по-французски с просьбой принять его.
— Ты не знаешь случайно, кто это такой? — спросила она Глеба за завтраком.
— Впервые слышу, — ответил тот, прочитав имя и чин на визитке. — Судя по всему, какой-то важный чиновник.
— Не понимаю, этот Савельев участвует в игре отца или нет?
— Так позови Венсенна, — посоветовал юноша, — он наверняка знает.
Каталина тут же вызвала дворецкого и протянула ему визитку:
— Кто это такой? Что ему от нас надо?
Венсенн, долговязый худой нормандец с плоским, будто стертая монета, лицом и обманчиво- флегматичным выражением белесых вдавленных глаз, внимательнейшим образом изучил визитку, записку и даже обнюхал пустой конверт.
— Я не знаю этого господина, — наконец выдавил из себя шпион.
— И что мне делать? — раздраженно спросила Каталина. — Он просит принять его.
— Не принимайте.
— Под каким предлогом?
— Скажитесь больной. Напишите, что заняты перед премьерой и никого сейчас не принимаете, — монотонно проговорил Венсенн.
— Хорошо, — согласилась она, — так я и поступлю.
Глеб с недовольством взглянул на закрывшуюся за дворецким дверь:
