наговорить на меня с три короба, и ты тут же всему веришь?! И готова отдать ей все свои драгоценности, уж не знаю зачем, готова разругаться с мужем, который так тебя ценит и бережет, разбить своей холодностью сердце доч…
Князь осекся, наткнувшись на ненавидящий взгляд женщины.
— Значит, она солгала и между вами ничего не было? — медленно выговорила Ольга.
— Ну, разумеется! — Головин нервно заулыбался, чувствуя себя крайне неловко под огнем испепеляющего взгляда супруги. — Зачем ты вообще слушала бредни этой низкой женщины?
— Пришлось. Ведь она нам подарила Татьяну… — Ольга произнесла эти слова почти наивно, но за показной кротостью пряталось коварство, которого в нервном возбуждении не смог распознать Павел.
— Подарила? Ха! Как бы не так! — вспылил он. — Я уплатил ей тысячу ассигнациями за ребеночка! Тысячу! Только чтобы ты не сошла с ума, чтобы все было благополучно. Еще тысячу я уплатил ей полтора года назад за молчание, когда она явилась сюда меня шантажировать. Но, как видишь, и этого оказалось недостаточно…
Он умолк, княгиня тоже молчала. «С каким чудовищем я жила все эти годы! — Ольга в упор смотрела на мужа, ощупывая взглядом каждую складку и морщинку его обрюзгшего, до зеркального блеска выбритого лица. — И как он мерзко, гладенько выбрит, будто наш лакей Семен. А ведь он превратился в лакея, совсем в лакея, почему я раньше этого не заметила? Все перед кем-то юлит, выслуживается, заискивает… Еще в Лондоне началось… В анонимных письмах, приходивших и в Лондоне, и здесь, о Павле рассказывались ужасные вещи, но я никогда не верила. А ведь, похоже, все это была правда!» — «Кажется, жена смягчилась, — оценивал шансы князь. — Молчит, по крайней мере. Надо бы теперь действовать лаской, просить у нее прощения…»
Подумав еще немного, он с плохо разыгранным энтузиазмом упал на колени перед креслом, схватил руки жены и покрыл их поцелуями, которые методически про себя считал: «Пять, шесть, семь… И хватит!»
— Прости! Прости! — Он поднял глаза. — Знаю, виноват, но что же теперь изменишь? И нам все равно не вернуть нашей несчастной малютки!
Княгиня высвободила руки, резко откинувшись на спинку кресла.
— Я могла бы тебя простить семнадцать лет назад, если бы ты вдруг одумался, осознал, что сотворил, — произнесла она твердо, бесстрастно. — Тогда тебе было бы оправданием твое горе. Но сейчас слишком поздно, Павел. А в ту пору я простила бы тебе даже табачницу.
— Да у меня ничего не было с этой грязной девкой, клянусь Богом!
— Не клянись, — поморщилась Ольга. — Ты меня обманывал семнадцать лет, а я делала вид, что не знаю. Но я знала все! В Лондоне у тебя была любовница, леди Уиндерстоун. Здесь, в Петербурге, ты сразу обзавелся новой куртизанкой. Всякий раз, когда ты мне присылаешь записку, что задерживаешься в Сенате, я знаю — ты в объятьях этой женщины… — Она перевела пресекающееся дыхание. — Все это я могу тебе простить, Павел. Не могу лишь одного… Ты отдал труп моей девочки своей любовнице. У меня нет даже могилы, чтобы выплакать на ней слезы, и они жгут, разъедают меня изнутри! Ты оскорбил во мне женщину — это я тебе прощаю, но ты осквернил во мне мать — и я даже за гробом не забуду тебе этого!
Князь поднялся с колен. Шатаясь, как оглушенный, пошел к двери. Взявшись за дверную ручку, помедлил.
— Что же ты намерена делать дальше? — спросил он, не оборачиваясь.
— Завтра уеду в Тверь, — бросила Ольга.
— Татьяну возьмешь с собой?
— Нет. Я не смогу скрыть правды от родителей.
— Как все это глупо! — в сердцах воскликнул Головин и вышел, оглушительно хлопнув дверью.
Глава одиннадцатая,
В гостинице «Приятный отдых», в бывшем «Умбракуле», в том самом номере, который когда-то снимал барон Гольц, вторые сутки проживали двое шпиков, присланных Савельевым. Денно и нощно, сменяя друг друга, они наблюдали за домом, расположенным напротив гостиницы, поджидая графа Обольянинова. Спозаранку их навещал коллежский секретарь Андрей Иванович Нахрапцев. Молодой человек требовал от наблюдателей полного отчета, но всякий раз слышал одно и то же: «Никакого движения в доме не замечено, ваше высокоблагородие. Особняк пуст…» Эту скупую информацию Нахрапцев передавал начальнику, а Савельев, в свою очередь, доводил ее до сведения шефа жандармов.
— Где же черти носят Обольянинова? — недоумевал Бенкендорф. — Давно бы пора ему прибыть.
— Может быть, он затаился, — предположил статский советник. — Выжидает, когда в Париже все окончательно утихнет?
— Эта хитрая бестия могла почувствовать нашу слежку и залечь на дно, — фыркнул шеф жандармов. — Грубо работаем, грубо! Скажите своим людям, чтобы подзорные трубы у них из окон не торчали!
Александр Христофорович нервничал еще и потому, что на этот раз деятельность известного в прошлом шпиона была направлена против него лично. Обольянинов покушался не только на его сейф с бумагами, но и на саму жизнь начальника Третьего отделения.
— Никуда он не денется, ваше превосходительство, — уверено произнес статский советник. — Сегодня ночью или завтра утром обязательно прибудет. Он едет по России неспешно, потому что до сих пор не уверен в правильности своего решения и все еще взвешивает все «за» и «против»…
Савельев будто в воду глядел. На следующий день, в девятом часу утра, один из шпиков, бдивших у окна, обратился к Нахрапцеву шепотом, чтобы не разбудить товарища, дежурившего всю ночь: «Ваше высокоблагородие, карета подъезжает к особняку. По всему видать, иностранная…»
Украдкой выглянув из-за шторы, Андрей Иванович убедился, что у дома напротив остановилась черная, изящной формы карета с золотой отделкой. Лакеи в черных ливреях с золотыми позументами, с виду итальянцы, спрыгнули с козел. Один бросился отпирать ворота особняка, другой, почтительно склонившись, открыл дверцу кареты. Пожилой человек, показавшийся оттуда, был одет по последней моде и глядел парижским франтом. Он осмотрелся по сторонам и быстро прошел в дом.
— Ну вот вы и дома, сеньор Обольянинов, — с ехидной усмешкой произнес коллежский секретарь и приказал соглядатаю: — Живо бери извозчика! Гони в канцелярию!
Вскоре явился Савельев. Как и Нахрапцев, он был сегодня без мундира, в штатском платье. Его обычно суровое лицо освещала улыбка.
— Главное, не спугнуть зверя, — обратился он к подчиненному. — Граф должен благополучно добраться до Царского Села и ничего не заподозрить. Следовать за ним в Царское нам нет никакого резона…
— Встретим его прямо там? — догадался Нахрапцев.
— Именно. Пускай он сначала даст задания своим шпионам, а уж потом поглядим, что с ним делать…
Савельев пробыл в номере Гольца до обеда, пока не явился хозяин гостиницы и не пригласил его откушать в ресторане.
— Ты уж, Андрей Иванович, отсюда ни на шаг, — сказал Дмитрий Антонович на прощание коллежскому секретарю. — Как увидишь, что граф засобирался в путь, шли гонца с весточкой. А я уже сегодня ночью буду в Царском…
Статскому советнику был приготовлен в ресторане отдельный кабинет. Туда прислали лучшие блюда дежурного меню — пахучую пряную солянку, зайца, тушенного с грибами, заливного осетра, сладкие пироги с бараньими почками — ресторатор следил за кулинарной модой и стремился угодить даже англоманам.
